Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного

Курукин Игорь Владимирович

В том же 1567 году Иван IV расправился с земцами, подавшими ему челобитную о скорейшей отмене опричнины: царь, «негодуя на увещание, велит схватить и разрубить на куски» ^{98} . Таубе и Крузе описали ещё несколько случаев применения подобной экзекуции: «Своего казначея Хозяина Юрьевича (Тютина. — И.К., А.Б.) приказал он своему зятю, князю Михаилу Темрюковичу, изрубить на мелкие куски в его доме вместе с женой, двумя маленькими мальчиками, пяти и шести лет, и двумя дочерьми и оставить их лежать на площади для зрелища». Впрочем, очень скоро беда пришла и в дом Черкасского: «Жену своего шурина Михаила Темрюкова Черкасского, чья сестра была за ним замужем, дочь богатого и умного князя Василия Михайловича Юрьева, невинную благочестивую женщину, не старше 16 лет, приказал он изрубить вместе с её полугодовалым сыном и положить во дворе, где её муж должен был ежедневно проезжать и проходить». Точно такая же судьба постигла некоего «Петра Santzen'a» (установить его реального прототипа доселе

не удалось) и многих других страдальцев ^{99} .

По сообщению А. Гваньини, царские «кромешники» рассекли заживо на куски жён и дочерей боевых холопов боярина И. П. Фёдорова-Челяднина. Позднее, зимой 1569/70 года, похожая участь ожидала ослушников монаршего запрета проезжать по Новгородской дороге накануне карательной экспедиции в северо-западные пределы государства. Одного из таких случайных страдальцев — некоего наездника, посмевшего обогнать царский поезд по пути «в Новгородскую область», — Грозный приказал изрубить на мелкие части, а затем смешать «обрезки членов» несчастного с придорожными «нечистотами и глубокой грязью» ^{100} . В самом Великом Новгороде подобной страшной казни подверглись, например, братья Ф. Д. и А. Д. Сырковы (первый принадлежал к местной бюрократической корпорации, второй — к именитому купечеству), причём расчленённые тела несчастных «тиран Васильевич» распорядился кинуть в воду.

Нередко иссечение «в пирожные мяса» представляло собой посмертную экзекуцию, производившуюся уже над бездыханными останками опального. По показанию Таубе и Крузе, вместе с И. П. Фёдоровым-Челядниным смерть постигла и «Михаила Кольцова» [60], которых Грозный «заколол… сам в большой палате <в Кремле> и приказал пищальникам бросить их тела; они разрубили их больше чем на сто кусков и оставили лежать на открытой площади» ^{101} .

Во время избиения жителей Твери в 1569 году Иван IV аналогичным способом расправился с пленными татарами и подданными польской короны, заключёнными в тамошних тюрьмах. Обречённые на гибель «бесермены» оказали яростное сопротивление убийцам; тогда царь повелел расстрелять смельчаков из луков и пищалей, а их мёртвые тела были изрублены в куски и выброшены в реку ^{102} . В июле 1570 года такой же суровой экзекуции подверглись литовские «полоняники», казнённые в московских узилищах при личном участии самодержца. Грозный, посетив в окружении многочисленных «приспешников» три тюремные башни, приказал свите «иссечь» на мелкие части топорами и мечами всех их обитателей, включая грудных младенцев ^{103} .

«Иссечение» иногда могло быть заменено на ещё более ужасную казнь, предполагавшую долгую и невероятно мучительную агонию, когда осуждённого «резали по суставом». Первыми применили эту страшную экзекуцию на практике татаро-монголы в отношении населения Северо-Восточной Руси. По сообщению Новгородской Четвёртой летописи, 19 июля 1270 года в Орде хан Менгу-Тимур приговорил к смерти рязанского князя Романа Ольговича, которому «заткаша уста его убрусом (платком. — И.К., А.Б.) и начаша резати по суставом и метати разно, и тако розоимаша, оставиша труп един, они же одраша голову его и на копье взотькнуша…» ^{104} . Семь десятилетий спустя, 28 октября 1339 года, хан Узбек после почти месячных раздумий об участи своих тверских вассалов повелел казнить у себя в ставке князя Александра Михайловича и его сына Фёдора: подобно Роману, они «разоимани быша по с<ус>тавом» ^{105} .

В опричные времена, 25 июля 1570 года, столь жестокой расправе, заимствованной у ордынцев, подвергся влиятельный думный дьяк, печатник И. М. Висковатый, осуждённый по «новгородскому изменному делу». Опальный администратор перед смертью не только публично свидетельствовал о собственной невиновности, но и имел мужество обличить своих палачей-опричников во главе с самим государем, апеллируя к высшему, небесному правосудию: «Несчастные вы люди вместе с великим князем; разбойники вы и прислужники его бессовестных деяний; проливаете вы незаслуженно безвинную кровь; вы поступаете как тираны, право и неправо посылаете смертных на гибель. Всё, в чём вы меня обвиняете, совершенно ложно, но для вас нет ничего легче, чем погубить невиновного. Но придёт час, которого вы не ждете, Бог когда-то вас накажет и сурово за всё покарает». Произнеся эти или похожие по смыслу слова, Висковатый выбрал наиболее сильный способ выказать степень своего презрения к убийцам — плюнул в их сторону. Вслед за тем он был подвешен на виселице вниз головой, а потом каждому из присутствующих на экзекуции придворных надлежало отрезать у него по одному «члену» — уху, губе и т. д. К огорчению Ивана IV, мучения его злосчастного канцлера окончились относительно скоро — он испустил дух после того, как некий подьячий отсёк ему «тайные уды». Сняв с виселицы обезображенный труп, царские «кромешники» продолжали истязать мёртвое тело, «рассекая его на части, а сперва отрезав голову» ^{106} . По сообщению Д. Горсея, аналогичная экзекуция была совершена над неким царским «старшим конюхом» И. Обросимовым (его прототип также неизвестен) ^{107} .

После кончины Ивана IV расчленение тел живых или мёртвых

«преступников» на «дробные части» фактически перестало использоваться в государственной практике, уступив место типологически близкому четвертованию. Впрочем, своеобразный вариант этой экзекуции использовал и сам Грозный. В книге Гваньини описана одна из «новин» палаческой практики эпохи опричнины, при помощи которой был умерщвлён последний третий сын Казарина Дубровского: «Когда его схватили и доставили в Московию (так в тексте, правильно — в Москву. — И.К., А.Б.), великий князь велел разорвать его на четыре части на четырёх огромных колесах, придуманных для этой цели. Это орудие из четырёх колес изобретено для пыток самим нынешним великим князем: к первому колесу привязывают одну руку, ко второму — другую, таким же образом — каждую ногу к остальным двум колёсам. Каждое колесо поворачивают пятнадцать человек, и будь казнимый хоть железный, хоть стальной, но шестьюдесятью человеками, беспощадно тянущими в разные стороны, он разрывается на части» ^{108} .

Однако иссечение своих жертв «в пирожные мяса» явно приглянулось участникам народных волнений. Так, 17 мая 1606 года, когда в столице Российской державы произошёл дворцовый переворот, в результате которого был свергнут и убит Лжедмитрий I, камердинер царицы Марины Мнишек Ян Осмольский попытался защитить свою госпожу от расправы разъяренных москвичей. «Он… всею силою и долго удерживал противников на ступенях, потому что его в узком месте не могли поразить. Только когда лишился чувств, его разрубили на куски», — свидетельствовал автор «Дневника Марины Мнишек» ^{109} . Осенью того же года в Зарайске погиб местный «сын боярский» Д. Лосенков. «И Зарайского, государи, города жилецкие и всякие воровские люди по своей воровской измене, грубя государю царю Василью, мужа моево… убили до смерти: скинули з башни и изсекли на многие части, и многое время тело ево погрести не дали, покинуто было в рове в навоз», — жаловалась его вдова в челобитной царю Михаилу Фёдоровичу и патриарху Филарету, поданной в Поместный приказ в ноябре 1631 года ^{110} . В апреле 1613 года «тушинский» боярин, казачий атаман И. М. Заруцкий приказал изрубить в «пирожные мяса» захваченного в плен рязанского «сына боярского» А. Редькина ^{111} .

Пятнадцатого мая 1682 года взбунтовавшиеся стрельцы и солдаты Второго выборного полка, возбуждённые слухом о насильственной смерти царевича Ивана Алексеевича от рук боярина И. К. Нарышкина, ворвались в Кремль, окружили Красное крыльцо монарших палат и потребовали выдать «тех, которые изменяют великому государю». Первой жертвой мятежников пал начальник столичных стрельцов боярин князь М. Ю. Долгорукий: «…жестокосердые те стрельцы, ухватя его, с того крыльца бросили на копья и бердышами изрубили». Эта участь постигла и боярина А. С. Матвеева: «…бросили с Красного крыльца на площадь против Благовещенского собора и с таким своим тиранством варварскими бердышами… тело рассекли и разрубили так, что ни один член целым не нашелся». Родного брата царицы Натальи Кирилловны, комнатного стольника А. К. Нарышкина, пытавшегося спрятаться под алтарём дворцовой Воскресенской церкви, «бесчеловечно рассекли и тело его оттуда на площадь соборной церкви с высоты ругательски скинули». Такой же ужасной смерти был предан наперсник покойного царя Фёдора Алексеевича боярин И. М. Языков, укрывшийся было в доме своего духовника: «мучительски подняв на копья, все тело его бердышами рассекли» ^{112} . В тот же день стрельцы и солдаты «изрубили в дробные части» спрятавшегося в одной из печных труб государевых палат (по другой версии — в ларе) посольского думного дьяка Лариона Иванова, а на следующий — думного дьяка Аверкия Кириллова. На третий день беспорядков, 17 мая, бунтовщики после настойчивых поисков схватили боярина И. К. Нарышкина и Данилу-«лекаря» Фунгаданова, подозреваемого в отравлении своего августейшего пациента. После жестокой пытки добровольные палачи вывели их нагими к Лобному месту, где изрубили бердышами и искололи копьями, а потом «посекли» туловища на мелкие части, предварительно отделив головы и конечности. Вздев их на копья, убийцы ходили «по мосту по Красному на оказание всем людем, а туловища иссекли и подымали на копьях вверх многажды», затем «голову взоткнули на долгое копье и носили», а под конец «взоткнули… на долгой жа шест, где висели незнама какие гадины, иные называли морския рыбы о семи хвостах и о пяти» ^{113} .

И в других случаях столичные стрельцы и солдаты Второго выборного полка не ограничивались лишь физическим истреблением «изменников», предавая их останки повторной казни через «иссечение» на мелкие «члены». После убийства Ю. А. Долгорукого его тело целую ночь валялось подле его дома, а на другой день убийцы возвратились и изрубили останки «в дробныя части», то есть вполне сознательно «поругались» над ними «нехристиянскии» ^{114} . По свидетельству Сильвестра Медведева, подобную участь мятежники уготовили праху всех остальных своих жертв: «Егда же кого убиют и збросят с Красного крыльца, нагого человека, взем за ноги, и вонзя копьи в тело, влачили по улице в Спаския ворота на Красную площадь… сечаху во многая бердыши многая люди мертвое тело наругателне, и пресекше с костми в мелчайшия частицы, яко отнюд невозможно знать, что человек ли то был, тако отхождаху» ^{115} .