Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
Шрифт:
Он второпях вскочил и, не продрав еще глаз, спрашивал: кто приехал? не… — но, опомнившись, увидя меня, сказал мне: — Видно, молодец, ты обык так обходиться с прежними ямщиками. Их. бивали палками; но ныне не прежняя пора. — Со гневом г. комиссар лег спать в постелю. Мне его так же хотелось попотчевать, как прежних ямщиков, когда они в обмане приличались; но щедрость моя, давая на водку городскому повозчику, побудила софийских ямщиков запречь мне поскорее лошадей, и в самое то время, когда я намерялся сделать преступление на спине комиссарской, зазвенел на дворе колокольчик» (154, 44).
Князь П. А. Вяземский в «Старой записной книжке» рассказывает такую горько-юмористическую историю.
«Проезжающий поколотил станционного смотрителя. Подобного рода путевые впечатления
Богатый опыт общения со станционными смотрителями приобрел англичанин Джеймс Александер, проехавший от Петербурга до Одессы летом 1829 года:
«На почтовой станции в селе Молоди мы решили предложить небольшую взятку смотрителю. Для начала мы дали извозчику 40 копеек вместо обычных двадцати, а затем, подойдя к смотрителю в зеленом кафтане, попросили его внести в книгу нашу подорожную. Узнав, за сколько верст следует заплатить, мы положили на стол лишних 80 копеек — и немедленно получили лошадей. В России единственный способ путешествовать на почтовых — сначала дать смотрителю от 40 до 80 копеек, а затем спрашивать, есть ли лошади.
Если проезжающий, забывшись, ударит смотрителя или извозчика, даже если те виноваты, это может привести к серьезным последствиям. К примеру, мой знакомый ударил смотрителя, поскольку тот отрицал, что у него есть лошади, хотя конюшня была полна; приятелю пришлось заплатить штраф в 500 рублей, кроме того, он был задержан и ему довелось испытать много неудобств. Один молодой офицер рассказывал, что, когда он спешил в свой полк, ямщик не хотел поторопить лошадей; офицер поругался с извозчиком и ударил его, тот бросил лошадей и убежал. Офицер доехал до следующей почтовой станции, но ему не разрешили ехать дальше, пока не появится ямщик, а он пришел лишь через два дня. Таким образом, офицер опоздал на два дня, да к тому же еще и заплатил штраф» (6, 140).
Горестный образ станционного смотрителя рисует Герцен в «Былом и думах».
«Верстах в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял шубу и ходил по комнате в огромных меховых сапогах. Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные часы постукивали разбитым и слабым звуком…» (32, 220).
В тех же тонах рисует портрет станционного смотрителя и вечный оппонент Герцена славянофил Иван Аксаков.
«Странная жизнь этих станционных смотрителей. “Вам скучно здесь?” — спросил я одного, еще не старого, очень порядочного и даже получившего кое-какое, может быть, в уездном училище, образование человека. “О нет, — отвечал он, — на этой станции много проезжающих!..” А ведь эти проезжающие останавливаются на 10 минут только, и самое наполненное для него время тогда, когда что-нибудь заставит проезжего отночевать на станции…» (2, 402).
Бедность была вечным уделом станционного смотрителя. Сама обстановка его жизни говорила об этом. Вот дорожная зарисовка Ивана Аксакова (1844). «Дом станционного смотрителя был грязен, сыр и холоден, и хотя мы подкрепили себя вином и (извините уже) даже анисовой водкой и поставили самовар, но все-таки не было уютного и милого тепла» (2, 39).
Сатирическое изображение смотрителя, основанное на реальных наблюдениях, стало общим местом и в записках иностранцев о России.
«Смотритель на одной из станций был пьян и несколько раз просил прибавки. Его жена подошла ко мне, игриво взяла за руку и предложила согреться, выпив стакан водки в ее комнате. Чтобы доставить ей удовольствие, я пригубил водку. На этой
Свернув с проторенной дороги сарказмов, Пушкин в «Повестях Белкина» создал трогательный, вызывающий уважение и сочувствие образ станционного смотрителя Самсона Вырина. Как не вспомнить шутливого и вместе грустного начала этой знаменитой повести…
«Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем, однако, справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут — а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. Боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Через пять минут — колокольчик! и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности.
Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нем-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями…» (153, 978).
Глава шестнадцатая.
Проезд знатных особ
Кто не видел кортеж черных лимузинов, предводительствуемый милицейской машиной с пылающими красно-синими огнями и оглушительной сиреной?
Сколько сильных слов произносится стоящими в пробках водителями вослед торопливым «слугам народа»… Некоторым утешением для негодующих автомобилистов — ничто не ново под луной! — может послужить описание проезда вельможи в бессмертной книге Радищева.
«Лошади были уже впряжены в кибитку, и я приготовлялся к отъезду, как вдруг сделалсяна улице великий шум. Люди начали бегать из краю в край по деревне. На улице видел я воина в гранодерской шапке, гордо расхаживающего и, держа поднятую плеть, кричащего: