Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
Шрифт:
«6-го августа… Государь выехал из Царского Села в 9 часов вечера на Колпинскую станцию, откуда по железной дороге отправился в Москву Прибыв туда на другой день, в 11 часов утра, Его Величество продолжал путь далее на лошадях, на Тулу, Орел, Курск. В каждом из этих городов имел Он ночлег, по утрам 8-го, 9-го и 10-го августа принимал местные власти и представителей разных сословий, производил смотры войскам, посещал собор, кадетские корпуса (Тульский и Орловский); с полудня же до ночи продолжал путь. 11-го августа Государь прибыл в имение Т. Б. Потемкиной “Святые горы”, где Императрица находилась уже два дня. 13-го числа Их Величества вместе проехали обратно на Харьков и оттуда на Полтаву. В обоих городах они принимали начальствующих и почетных лиц, посетили соборы, а в Полтаве
Из Николаева Их Величества выехали вместе, 19-го августа, морем в Одессу. Там, на другой день, в воскресение, они слушали обедню в девичьем институте и посетили собор; затем Государь произвел смотр Волынскому пехотному полку, а в 4 часа пополудни принял прибывшего для приветствования Его Величества от имени султана турецкого министра иностранных дел Мегмета-Джемиль-пашу с его свитой. К обеду были приглашены местные власти, почетные лица и турецкое посольство. Вечером того же дня Государь выехал в Бендеры, где произвел 21-го числа смотр и учение 15-й пехотной дивизии (начальником которой был генерал-лейтенант Кишинский — кавказский ветеран), и к вечеру возвратился в Одессу» (115, 142).
Глава семнадцатая.
Провинциальный город
Маяком для любого путешественника был город. Встреча с городом после долгого и утомительного пути всегда была исполнена какого-то радостного ожидания. И хотя виды провинциальных городов были во многом схожи, а образ жизни городских обывателей был примерно одинаков — каждый город имел черты своеобразия. Не случайно едва ли не все русские писатели XIX века оставили зарисовки въезда героя в провинциальный город или проезда через него. Здесь под иронией скрывается нежность, а под насмешкой — грусть.
Для примера возьмем наугад хотя бы описание губернского города из романа И. С. Тургенева «Новь».
«Небольшая деревенька Маркелова (в ней было всего двести десятин и приносила она около 700 р. дохода — звали ее Борзенково) находилась в трех верстах от губернского города, от которого имение Сипягина отстояло в семи верстах. Чтобы попасть в Борзенково, надо было проехать через город. — Не успели новые знакомцы обменяться и полусотней слов, — как уже замелькали перед ними дрянные подгородные мещанские домишки с продавленными тесовыми крышами, с тусклыми пятнами света в перекривленных окошках, а там загремели под колесами камни губернской мостовой, тарантас запрыгал, заметался из стороны в сторону… и, подпрыгивая при каждом толчке, поплыли мимо глупые каменные двухэтажные купеческие дома с фронтонами, церкви с колоннами, трактирные заведения… Дело было под воскресенье; на улицах уже не было прохожих, но в кабаках еще толпился народ.
Хриплые голоса вырывались оттуда, пьяные песни, гнусливые звуки гармоники; из внезапно раскрытых дверей било грязным теплом, едким запахом спирта, красным отблеском ночников. Почти перед каждым кабаком стояли крестьянские тележёнки, запряженные мохнатыми, пузатыми
Тарантас перебрался через обширную базарную площадь, всю провонявшую капустой и рогожей, миновал губернаторский дом с пестрыми будками у ворот, частный дом с башней, бульвар с только что посаженными и уже умиравшими деревцами, гостиный двор, наполненный собачьим лаем и лязгом цепей, и, понемногу выбравшись за заставу, обогнав длинный, длинный обоз, выступивший в путь по холодку, снова очутился в вольном загородном воздухе, на большой, вербами обсаженной дороге — и снова покатили шибче и ровней» (195, 77).
А вот весьма схожее описание если не всего города, то, во всяком случае, его уличных примет, у Гоголя. Помните выезд Чичикова из гостиницы губернского города NN в его знаменитое путешествие за «мертвыми душами»?
«С громом выехала бричка из-под ворот гостиницы на улицу. Проходивший поп снял шляпу несколько мальчишек в замаранных рубашках протянули руки, приговаривая: “Барин, подай сиротинке!” Кучер, заметивши, что один из них был большой охотник становиться на запятки, хлыснул его кнутом, и бричка пошла прыгать по камням. Не без радости был вдали узрет полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как и всякой другой муке, будет скоро конец; и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, Чичиков понесся по мягкой земле» (35, 19).
Юный немецкий художник Эуген Хесс, путешествовавший по России в 1839 году был горько разочарован видами первого увиденного им маленького русского города — Луги.
«Полковник сказал нам, что мы уже подъезжаем к городу. Мы с нетерпением предвкушали встречу с ним, так как это был первый русский город, который нам предстояло увидеть. Ведь современный Петербург лишь в какой-то степени может удовлетворить это желание, да и то, конечно, лишь на самых дальних своих окраинах.
Но как же мы были разочарованы. Весь город, а у нас он назывался бы крохотным местечком, состоял из скучной, широкой и короткой улицы, где не было видно ни единого человека, кроме как раз того самого, несчастного офицера в грязном мундире и без шпаги да старой бабы с маленьким ребенком. Несколько свиней и кур выискивали свой корм в непролазной грязи этой главной улицы, заканчивавшейся пустой площадью, на которой возвышалась безвкусная новая часовня. Улицу образовывали деревянные дома, некоторые из которых были построены недавно, а от нее отходили два переулка с нищими, разваливающимися избами, навозными кучами, свинарниками и маленькими, заросшими чертополохом, травой и сорняками садиками, с редкими сохранившимися штакетинами заборов, обвитыми усиками вьющихся бобов.
Однако в конце этой улицы торчал поднятый длинный, выкрашенный в черный, белый и красный цвета шлагбаум, казавшийся очень дряхлым. От цепи, которой он опускался, на самом его конце болталось лишь несколько звеньев, и бедные инвалиды, несшие тут свою службу, достать их никоим образом не могли. Один из этих героев, закутанный в старую солдатскую шинель и с палкой в руках, стоял рядом со сторожевой будкой.
То, что здесь выдавалось за город, называлось Луга» (203, 32).
Городок Луга, стоящий на полпути между Петербургом и Псковом, был примером уездного захолустья и убожества. В этом качестве он удостоился известных строк Пушкина:
Есть в России город Луга Петербургского округа; Хуже не было б сего Городишки на примете, Если б не было на свете Новоржева моего (153, 21).Среди нескольких сотен уездных городов, возникших в результате губернской реформы Екатерины II в последней четверти XVIII века, чаще всего попадали на страницы путевых записок те, что были расположены на больших дорогах в центре страны. Вот каким увидел, например, уездный город Крестцы Новгородской губернии Павел Сумароков (1838).