Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков

Брюнель-Лобришон Женевьева

ЛЕССА 5

Когда известье, что легат заколот, в Рим пришло, То папа чуть не умер сам, узнав про это зло, Печаль, испытанную им, представить тяжело. К святому Якову воззвал, оставив все дела, Святейший папа — и к Петру, чья в раке плоть была, — И для анафемы свечу возжег, взяв со стола. Цистерцианец брат Арнаут, чье сердце горе жгло, Там был, а также латинист и клирик мэтр Мило, Двенадцать кардиналов вкруг, склонив в тоске чело. Там и подписан был указ, на деле злой зело, По коему людей, что кур, взрезали на земле — И знатных девушек, и дам! Уж не найти в золе От них ни юбки, ни плаща, ни броши, ни колье От стен далекого Бордо до башен Монпелье, Поскольку папа приказал те земли сжечь дотла. Вот так об этом рассказал магистр Понс де Мила, Которого послал король, властитель Тюдела, Сеньор Памплоны, господин и в замке Эстелла, И лучший рыцарь среди всех, садившихся в седло. Что знал султан Мирамелис, коли на то пошло! Альфонс и Педро, короли, поправ врагов тела, Сломали копий без числа, за что им и хвала; О том еще я напишу, взяв, коль пошли дела, Получше

пергамен.

ЛЕССА 6

Когда, потупив взор, аббат Арнаут с колен Поднялся после всех и встал возле колонн, Он рек такую речь: «Будь благ, святой Мартин! Живущим на земле ты, папа, господин… Пошли скорей приказ на языке латин, Чтоб с ним и я бы мог уйти от этих стен В Гасконь и Перигор, Овернь и Лимузен, И славный Иль-де-Франс, сам королевский лен, Поскольку время мстить, поставив злу заслон. Пускай ничьей души не тронет вражий стон От той земли до той, где правил Константин. А если в ратный строй не встанет паладин, На скатерти он есть не будет и в помин, Ни пробовать вина, ни одеваться в лён, И гроб его вовек не будет освящен». И согласились все с тем, что промолвил он, Советчик умудренный.

(Штурм и взятие Безье)

ЛЕССА 18

Под праздник, что дарует нам святая Магдалина, Войсками, что привел аббат, была полна долина У стен Безье и вдоль реки с ее песчаным лоном. Зашлись сердца у горожан, к тому досель не склонных, Ведь в годы древних битв и свар, чему виной — Елена, Такого войска Менелай не собирал в Микенах, Столь пышной знати не могла иметь ничья корона Кроме французской, не нашлось ни одного барона, Кто б здесь не пробыл сорок дней (лишь кроме графа Брена). Удар судьбы для горожан был словно в сердце рана, Лишились разума они, столь поступая странно. Кто им советовал? Кому вручили жизнь мужланы? Бедняги были, видит Бог, глупы определенно И не разумнее Кита, в чьем чреве плыл Иона, Пошли на вылазку они, держась такого плана: На пики вздернув белый холст, как белый флаг, смутьяны, Горланя, мчались на войска. Так от межи овсяной Гоняют птиц, пугая их маханьем тряпки рваной При свете утренней зари.

ЛЕССА 19

Встав поутру, вожак всех слуг себе сказал: «Смотри!» Как раз напали на войска, горланя, бунтари, И в ров барона одного, обсев, как детвора, Всем скопом сбросили с моста, отважны несдобра. Вожак собрал своих людей, босых по той поре. «Пойдем на штурм!» — вскричали те, собравшись на бугре. Потом готовиться пошли подраться мастера. Я полагаю, не имел никто и топора: Босыми шли они сюда от своего двора, Пятнадцать тысяч было их — и вор был на воре! Пошла на город рать в штанах с дырою на дыре, С собою лишь дубинки взяв да палки поострей, Одни устроили подкоп, другие — голь храбра! — Ворота начали ломать, затеяв бой с утра. Всех горожан прошиб озноб, хоть и была жара. Кричала чернь: «Идем на штурм! Оружие бери!» Была такая кутерьма часа два или три. Ушли защитники в собор и спрятались внутри, Детей и женщин увели, укрыв за алтари, И стали бить в колокола, как будто им пора Звонить за упокой.

ЛЕССА 20

Безьерцы видели со стен весь лагерь боевой И чернь, к воротам городским валившую толпой, Бесстрашно прыгавшую в рвы, потом под ор и вой Долбившую дыру в стене, рискуя головой. Когда же зазвучал сигнал к атаке войсковой, Заговорило сердце в них, что час настал лихой. К собору бросились они, всех ближних взяв с собой, Прелаты, в ризы облачась, пошли за аналой, И звонам к мессе звонари такой придали строй, Как будто, плача о родных, оделся в траур край, Ведь знали все: пришла беда, ворота отворяй. Безьерцы думали, что их укроет кров святой От черни, грабившей дома, пустившейся в разбой, Ведь утварью семи домов мог овладеть любой. Но чернь, зверея от резни, кроя на свой покрой, Без счета погубила душ, заполнив ад и рай, Был ей доступен каждый дом, какой ни выбирай, И стал бы Крезом каждый вор, что в драке храбр порой, Когда в руках бы удержал все, что набрал горой. Но все себе забрала знать, под полог тьмы ночной Слуг выгнав из-под крыш.

ЛЕССА 21

Вся знать из Франции самой, оттуда, где Париж, И те, кто служит королю, и те, кто к папе вхож, Решили: каждый городок, где угнездилась Ложь, Любой, который ни возьми, сказать короче, сплошь, На милость должен сдаться им без промедленья; те ж Навек закаются дерзить, чья кровь зальет мятеж. Всех, кто услышит эту весть, тотчас охватит дрожь, И не останется у них упорства ни на грош. Так сдались Монреаль, Фанжо и остальные тож! Ведь силой взять, я вам клянусь, Альби, Тулузу, Ош Вовек французы не смогли б, когда бы на правеж Они не отдали Безье, хоть путь сей не хорош. Во гневе рыцари Креста велели черни: «Режь!» — И слуг никто не удержал, ни Бог, ни веры страж. Алтарь безьерцев уберег не больше, чем шалаш, Ни свод церковный их не спас, ни крест, ни отче наш. Чернь не щадила никого, в детей вонзала нож, Да примет Бог те души в рай, коль милосерд к ним все ж! Столь дикой бойни и резни в преданьях не найдешь, Не ждали, думаю, того от христианских душ. Пьяна от крови, чернь в домах устроила грабеж И веселилась, отхватив себе изрядный куш. Но знать воришек и бродяг изгнала вон, к тому ж Ни с чем оставив босяков и в кровь избив невеж, Чтоб кров добыть для лошадей и разместить фураж. Лишь к сильным мир сей благ.

ЛЕССА 22

Сперва решили босяки, чернь и ее вожак, Что век им горя не видать, что стал богатым всяк, Когда ж остались без гроша, они вскричали так: «Огня,

огня!» — ведь зол на всех обманутый дурак. Они солому принесли, сложив костры вокруг, И разом вспыхнул город весь от этих грязных рук, И шел огонь во все концы, сжимая страшный круг. Вот так когда-то сам Камбрэ богатый город сжег И хуже сделать сгоряча, я вам скажу, не мог, За что его бранила мать, а он, себе не друг, Ей чуть пощечину не дал, как бьют в досаде слуг. Вся рать, спасаясь от огня, бежала в дол и лог, Французской знати не пошла ее победа впрок, Ведь все пришлось оставить им, а был там не пустяк. Все, чем богат подлунный мир — и Запад, и Восток! — Вы там смогли бы отыскать, не будь пожар жесток. Собор, что строил мэтр Жерве, уж верно, долгий срок, Внезапно треснул, что каштан, который жар допек, Лишь камни собирай.

ЛЕССА 23

По мненью тех, кто там бывал, в Безье был сущий рай, Французы всякого добра нашли там через край, И столько взяли бы с собой, что хоть из рук бросай, Когда б не предводитель слуг, не сброд его босой. Но те Безье сожгли дотла, дома, собор святой, Церковный хор, что мессы пел, и женщин, и детей, Прелатов в ризах дорогих и остальных людей.

Часть вторая, написанная тулузским Анонимом

(Подготовка к сражению, поражение южан в битве при Мюре и гибель короля Педро II Арагонского)

ЛЕССА 139

Король встал первым, ведь с людьми он говорить умел. «Сеньоры, — людям рек король, — граф де Монфор посмел Наш вызов рыцарский принять, войти в Мюре рискнул. Так примем меры, чтобы враг от нас не ускользнул! Еще до ночи грянет бой. Мир злее сеч не знал! Так бейте ж грозного врага, валите наповал, Дабы в бою и ваш отряд от вас не отставал, И час победы над врагом быстрее наставал». И так сказал Тулузский граф, когда черед настал: «О сир! Коль вы хотите знать, что скажет Ваш вассал, То вот что я бы в этот час исполнить приказал. Не нужно долго говорить, сколь враг свиреп и зол, Давайте вкруг своих шатров поставим частокол, Когда бы недруг одолеть преграду захотел, То стали б воины врага добычей наших стрел И мы бы гнали остальных по грудам мертвых тел». «О граф! — воскликнул дон Мигель. — Да кто Вам право дал Столь сомневаться в короле? Коль скоро миг предстал Сойтись с врагом лицом к лицу, Господь бы не простил, Когда б из трусости король победу упустил». «Что я могу еще сказать? — вновь граф заговорил. — Когда мы грянем на врага, являя ратный пыл, Весь мир увидит, кто из нас презренным трусом был!» «К оружью!» — тут раздался крик. И всяк свой меч схватил; Бароны шпоры в скакунов вонзили, что есть сил, Спеша в погоню за врагом, что в город уходил. Сдается мне, что хитрый враг сию атаку ждал, Войти в ворота за собой как будто приглашал. И створ распахнутых ворот сраженью не мешал. Тот бил противника копьем, тот тяжкий дрот метал; И с той, и с этой стороны никто не уступал, Покрылась кровью вся земля и створ ворот стал ал. Но дело кончилось ничем, никто не победил. Тулузцы в лагерь отошли. Враг в город отступил. Настало время отдыхать, баронов зной томил, Но тут тулузцев граф Монфор в ловушку заманил, Он повелел седлать коней, к атаке дал сигнал, И каждый рыцарь скакуна взнуздал и оседлал. Граф недостаток сил и средств коварством возместил, Он войско вывел из ворот и с Богом отпустил, Однако прежде вот о чем баронам возвестил: «Внемлите, рыцари мои. Враг нас врасплох застал. Какой могу я дать совет? Ведь я вас всех призвал Затем, чтоб каждый шел вперед и жизнью рисковал! Глаз не смыкая ни на миг, я в эту ночь не спал, О деле думал до зари, до света размышлял, И вот, сеньоры и друзья, какой я план избрал. Спешите к лагерю врага, пересекая дол, Дабы тулузцы, увидав сих копий частокол, Все разом бросились на вас, ища себе похвал, И будь что будет, а не то для нас весь край пропал». «Бароны, надо рисковать, — граф Бодуэн сказал, — Не тот плох рыцарь, кто в бою на землю мертвым пал, А тот, что век свой в нищете позорно прозябал!» Епископ рыцарей Креста на бой благословил, На три отряда граф де Бар баронов разделил, Оруженосцев и пажей сеньорам ставя в тыл. И по тропинке через топь враг тайно поспешил К палаткам и шатрам.

ЛЕССА 140

Враги к палаткам и шатрам пошли по хлябям блат, Свои знамена развернув, сверкая сталью лат, И был отделкой золотой украшен каждый щит, И так сияли те мечи, будто заря горит. Король, кого за доброту я здесь восславить рад, Увидев рыцарей Креста, скажу не наугад, Сам поспешил навстречу им, взяв небольшой отряд. Толпой валил за королем и весь тулузский люд, Безумцам детскою игрой казался ратный труд, Никто не слушался старшин, не знал, что делать тут. Когда в делах порядка нет, то плох и результат. Король воскликнул: «Все ко мне!» — но был сметен и смят, И не нашелся ни один сеньор или солдат, Кем бы услышан был король и под защиту взят. Уж ранен доблестный король, уж он в крови лежит, Та кровь струится по земле и, как ручей, бежит. У тех, кто видел ту резню, померк от горя взгляд, Народ решил, что тут виной измена и разлад, Все в страхе бросились бежать куда глаза глядят, Никто себя не защищал и не глядел назад, Бегущих в спину враг разил тем больше во сто крат, Вплоть до Ривеля шла резня, как люди говорят. Далмат спасенье от меча искал средь бурных вод. Он крикнул: «Горе и беда, спасайте свой живот: Погиб наш доблестный король, опора и оплот, И пало Рыцарство во прах, как перегнивший плод, И тех, кого оставил Бог, сегодня гибель ждет». Когда же реку пересек отважный рыцарь тот, Тулузцы, рыцари и знать, и весь простой народ Всем скопом бросились к реке, ища надежный брод. Счастливец, реку перейдя, тем самым жизнь спасет, Но многих бурная река в могилу унесет! Достался рыцарям Креста весь лагерь, скарб и кладь, И весть по свету разнеслась, что арагонцев рать Погибла, столько храбрецов, что и не сосчитать, Досталось воронью.