Повторный брак
Шрифт:
Увы, за последние два года у нее столько было разочарований, что Маша постепенно начала приучать себя к мысли, что нормальные мужчины просто перевелись. И даже самый лучший и желанный из них, Сергей, тоже оказался не совсем нормальным, раз, не колеблясь, бросил ее на глазах у многочисленных гостей и родственников, даже не думая о том, какую душевную травму он ей нанес.
Анюту, конечно, очень жалко… Сергей, как настоящий рыцарь, в трудную минуту поспешил ей на помощь. И правильно, в общем-то, сделал. Но ведь и ее, девушку с тонкой и ранимой душой, разве не жалко? Вот ей саму себя было очень жалко. Просто чудо, что она тогда сумела совладать с собой и даже вида не показала, как она уязвлена и потрясена. Если бы не было вокруг этой прорвы народу, она бы, конечно, и рыдала, и в отчаянии не находила себе места, может, даже заперлась бы в ванной и не выходила оттуда три дня. Но люди пришли на праздник, готовили подарки, старались, чтобы ей они понравились, всячески подбадривали ее во время выкупа… Они-то при чем? Они не виноваты. Им портить праздник было никак нельзя. И Маша скрутила свою гордость в тугой комок и усилием воли загнала ее в самый дальний уголок сознания, чтобы не думать, не вспоминать ни о чем, пока длится праздничное застолье. Потом отвлеклась по-настоящему и даже развеселилась, когда фольклорная программа вызвала такой живой и радостный интерес у гостей.
И только на следующий день она дала волю своим переживаниям. Она целую неделю страдала, а этот удравший жених — хоть бы что! Только соизволил прислать эсэмэску с тысячами извинений. Аня же о ней словно забыла! Ну, ладно, она незлопамятная, она их уже простила. Тем более что Анечку очень, очень жалко. Она им и словом никогда не напомнит о своих переживаниях. Наоборот, будет всячески поддерживать как настоящая подруга.
Какое счастье, что как раз в это время в ее жизни появился Семен! Он все-таки чудный, необыкновенный, а какой у него теплый и нежный взгляд! Маша была очень тронута его вниманием. С каким живым интересом он ее слушал! Это редкое качество — уметь слушать других. Люди больше любят говорить о себе, любимых. А есть такие, которые и вовсе не умеют вести диалог. Слова не дают вставить, все говорят и говорят, прямо голова от них болит. И ведь не остановишь, могут обидеться. Она вспомнила свою знакомую, которая занималась флористикой. И ладно, если бы она рассказывала о своих успехах в составлении букетов. Маша и сама любит всякие цветочки. Так эта знакомая говорит обо всем подряд, как акын, который что видит — о том и поет. Часа через четыре такого плотного одностороннего общения Маше начинало казаться, что у нее голова, как детский надувной шарик, висит на тоненькой ниточке и болтается где-то в безвоздушном пространстве. И больше всего ей хочется спрятаться, убежать от назойливого занудного голоса и сияющей улыбки собеседницы. Видимо, ей нечасто дают такую волю — болтать безостановочно о чем попало, вот она и радуется представившейся возможности, вот и сияет своей широкой улыбкой счастливого человека, который дорвался до любимого занятия. И Маша терпела — больше всего на свете она боялась кого-нибудь обидеть. Слава богу, у этой приятельницы появился свой акын, который с ее слов записывал дивные тексты. И пел их в подземном переходе на станции метро «Беговая». Однажды, когда Маша возвращалась с дачи, видела их уже вдвоем — они пели наперебой, то есть по очереди. Рядом стоял милиционер и задумчиво слушал. Рука его лежала на кобуре с пистолетом. Наверное, раздумывал — то ли дослушать, то ли сразу пристрелить. Если он остановился на первом варианте, существовала высокая вероятность долгой жизни обоих акынов.
Маша опять подумала о Семене и улыбнулась. Ее лицо выражало счастливое умиротворение. Все мужчины в вагоне смотрели на нее с интересом. К такой счастливой девушке не подступишься, ей уже никого не надо.
Семен позвонил через день, хотя к телефону все это время его тянуло, как магнитом. Куда бы ни лежал его путь — в ванную, на кухню, в кабинет — телефон гипнотизировал его своей кнопочной панелью, и он иногда даже подходил к нему, даже поднимал трубку. Но ему не хотелось казаться навязчивым. Обещал позвонить послезавтра — значит, придется потерпеть. Маша в это время тоже маялась у телефона и даже сменила свое место в мягком кресле у окна, где она любила почитать на досуге, на низенький пуфик в узкой прихожей у всех под ногами. Естественно, члены семьи ей постоянно напоминали об этом:
— Не сиди под ногами, а то уроним ненароком!
Младшая сестра, Любаня, проходя мимо Маши, каждый раз с ехидной улыбкой интересовалась:
— Дежуришь?
На третий раз Маша шлепнула ее по попе толстой книгой, и та, разобидевшись, оставила сестру в покое. «Что с нее возьмешь? Она и так, бедняжка, намучилась, когда родной, можно сказать, жених сбежал со своей прежней женой. Правда, сейчас у Машки подозрительно счастливое лицо. Что-то не видать на нем следов недавних бурных переживаний. Наверное, опять в кого-то влюбилась. Интересно, в кого на этот раз? Молчит, ничего не рассказывает… Сглазить боится, — догадалась сестрица. — И правильно, нечего заранее рассказывать». — Сколько раз так бывало в жизни Любани — стоит заранее поделиться своими планами — никогда не сбудутся. Прямо как будто какой-то злобный недруг подслушивает и все обязательно портит. Гад такой…
Наконец ожидания Маши увенчались успехом. В телефонной трубке прозвучал знакомый голос Семена.
— Машенька, а как вы относитесь к опере?
— О… — выдохнула восхищенная Маша. — Я очень люблю оперу! Правда, давно не была, — честно добавила она.
— А к модернизированным операм как относитесь?
— Да хорошо отношусь, — осторожно ответила Маша, еще не совсем представляя, что же ей приготовил удивительный целитель, который и видит, и лечит, и пишет, да еще и модерн в музыке способен отличить от классики.
— Вот и замечательно. Я хочу вас пригласить в «Геликон-оперу» на «Макбет». — И не преминул прихвастнуть: — У меня там приятель в оркестре — первая скрипка. Туда же так просто не попадешь, вот он и приглашает меня в качестве своего личного гостя, я у них почти весь репертуар переслушал. Завтра сможете?
— Конечно, смогу! — радостно откликнулась Маша. А сама подумала, что, наверное, надо было бы на минуту задуматься, открыть свой ежедневник и многозначительно несколько раз произнести: «Так. так… В три у меня встреча… В четыре заседание… К семи, пожалуй, освобожусь…» Так стратегически правильнее. Но придуманная игра в очень занятого человека ей была чужда, естественность — вот ее важнейшая черта. И зачем производить впечатление совсем другого человека, если она понравилась Семену именно такой, какая есть?
Семен зазывал Машу в «Геликон-оперу» неспроста. Он знал, чем заинтересовать девушку. Потому что сие культурное место было на слуху у всех продвинутых любителей музыки, привыкших посещать выдающиеся музыкальные мероприятия Москвы. Семен впервые попал туда по совету Ларисы Павловны. Тогда она решила заниматься его образованием, выводила в люди, поскольку надеялась сделать из него этакого светского льва. Но потом махнула рукой: Семен больше годился для другой роли, которую приличные дамы не афишируют. Но из тогдашнего краткого знакомства с театрами Москвы Семен запомнил «Геликон-оперу». Хотя к опере он относился довольно равнодушно, но современная опера ему понравилась. Однажды он даже сидел на приставном стуле прямо в проходе, во втором ряду. И вдруг увидел среди оркестрантов за первым пультом своего старого школьного приятеля. В антракте он пробрался за кулисы и разыскал его. Встреча была неожиданной и радостной, и уже вечером они сидели в ресторане и разговаривали о жизни. Оказалось, у них во многом схожие взгляды, они как будто заново познакомились. С тех пор, когда Семену хотелось развеяться, Марк заказывал ему билет. Потом они шли куда-нибудь ужинать, болтали на разные интересные для того и другого темы и были очень довольны двойным развлечением. Марк рассказывал разные байки из жизни музыкантов, любил прихвастнуть очередным романом с новой скрипачкой или арфисткой. Глаза у него при этом плотоядно загорались, новые пассии, по его рассказам, влюблялись в него по уши, к тому же все без исключения были красавицами и талантливыми музыкантами. Семен подозревал, что Марк сильно привирает, потому что в оркестре играла его жена, а уж она не допустила бы вольностей мужа на глазах всего коллектива. Но Марк сочинял так вдохновенно и правдоподобно, что Семен невольно заслушивался его историями и даже иногда какие-то эпизоды вплетал в сюжеты своих книг.
— Слушай, старик, я тут недавно такую виолончелистку склеил, — хвастался Марк, с жадностью поедая огромную отбивную и запивая ее ананасовым соком. — Девушка — неземной красоты. Училась у нас в консерватории, а наш художественный руководитель принимал у нее экзамены и заманил ее к нам. Играет — как богиня, не поверишь. Я в ее сторону даже смотреть боялся, так хороша. А она возьми да влюбись в меня! Прямо глаз с меня не сводит. Сидит напротив меня, как у нее пауза — только на меня и смотрит. Даже как-то неудобно. Девчушке только двадцать стукнуло, я ей в отцы гожусь, а тут такие нешуточные страсти.
— В какие еще отцы, Марк? Опомнись. Тебе же всего тридцать два! Не в двенадцать же ты мог ее родить!
— А что? Вполне мог! Я знаешь какой в юности был могучий!
— В какой юности? В детстве! — махнув рукой, смеялся Семен. — И то, я думаю, в двенадцать ты даже не знал вкуса девичьего поцелуя.
— Ну что ты мне песню портишь? — возмутился Марк. — Я тебе о любви, а ты мне о младенческом возрасте. Не хочешь, не буду рассказывать… — надулся он.
— Нет уж, раз начал, давай продолжай, твои истории всегда вселяют в меня надежду. Когда-нибудь и меня полюбит красивая и талантливая барабанщица.
— Девушки на барабане не играют, — машинально поправил его Марк. — Так эта девушка приехала из Калининграда. Который бывший Кенигсберг. Глаза у нее зеленые — все время смеются, представляешь? Глаза смеются! Ты такое когда-нибудь видел?
— Наверное, нет, — признался Семен.
— Носик пряменький, прямо идеальной формы. Волосы темно-русые, она их в косу заплетает. Представляешь — коса в наше время! А такое ты видел?
— Пожалуй, нет, — опять вынужден был признаться Семен.
— Ручки изящные, запястья тонкие. Смычок держит, как будто он из хрусталя. Ножки — закачаешься. Щиколотки тонкие, аристократические…