Пояс Богородицы
Шрифт:
— Почему? — спросил Филипп.
— Потому что меня обесчестил десяток грязных мужчин! Я не имею права и не хочу жить с этим!
— Нельзя обесчестить того, у кого честь в самой душе, — устало сказал Филипп. — Тебя просто лишили невинности. Но рано или поздно это и так бы случилось. А жизнь тебе дал Бог. Или Аллах. Он же ее у тебя и возьмет, когда сочтет нужным. А сейчас его воля была иной. Иначе я не вошел бы сюда. А мне Он послал через тебя надежду на спасение… Одна спасенная жизнь взамен сотен загубленных… Может, хоть эта малость когда-нибудь мне зачтется… Ты ведь татарка…
Почему так хорошо говоришь по-русски?
— У меня мать была из литовских русинок, — девушка кивнула в угол комнаты и, закрыв лицо руками, протяжно завыла.
Филипп повернул голову и увидел мертвую женщину в дальнем углу.
— Не плачь, — сказал он. — Война есть война. Хан Ахмат идет сейчас на нас. У меня там осталась жена… Ты на нее чем-то похожа…
Девушка вдруг подняла лицо и с ненавистью бросила Филиппу:
— Я проклинаю вас всех, и пусть мой отец и его воины сделают с твоей женой то, что вы сделали со мной!
— А кто твой отец?
— Хан Ахмат мой отец! Понял?! А моя мать была его любимой женой! Теперь ты должен убить меня, — зловеще прошептала она, — иначе мое проклятие обязательно исполнится…
— Я не верю ни одному твоему слову. Ты, верно, была здесь служанкой, а теперь врешь и выдумываешь, чтобы я тебя убил. Но я этого не сделаю. Как тебя зовут?
— Чулпан.
— Чулпан? Я не так хорошо знаю татарский. Это что-нибудь означает?
— Утренняя звезда.
— Утренняя звезда… Это очень красивое имя… Путеводное… Молись, пересиль свое горе, не желай зла другим, и все у тебя будет хорошо… Вот увидишь — найдется, обязательно найдется человек, для которого ты станешь утренней звездой.
В коридоре прогромыхали шаги, и в комнату заглянул тысяцкий Урусов.
— А, это ты, Бартенев, — надо проследить, чтоб наши там с татарами не передрались из-за добычи… Давай кончай ее и пошли…
— Великий князь велел оставить в живых двух людей и отправить хану, чтобы рассказали обо всем. Эта девушка и будет одной из живых!
— Ё-ё-ё! — с досадой хлопнул себя по лбу Урусов. — Я совсем забыл! И точно! Боюсь, нам второго не найти — весь город уже выбит!
…Вторым только к вечеру нашли старика, спрятавшегося в бочке, в самом центре города.
На следующее утро старик и Чулпан, снаряженные продовольствием и теплой одеждой, отправились в дальний путь, чтобы сообщить хану Ахмату страшную весть о том, что города Сарай-Берке больше на земле не существует. Нет также среди живых и большей половины самых любимых ханских жен и детей.
Он решил не брать их с собой в поход, чтобы не подвергать опасности, а взял недавних, новеньких, к которым не так был привязан.
Московская рать возвращалась по Волге обратно, почти без потерь и с огромной военной добычей.
Олешка оказался прав.
Доля Филиппа превысила то, что он привез из Ливонии.
Все вокруг пили, пели, плясали и веселились. Филипп молился.
Глава четвертая
Приглашение воеводы Образца
Тайнопись
Каждому брату или сестре независимо от степени причастия!
Чрезвычайно секретно!
Вам надлежит немедля самым быстрым способом, имеющимся в вашем распоряжении, передать приложенное к сему послание тому, кто окажется как можно ближе к адресату — или самому адресату — брату десятой заповеди, ученому книжнику Симону Черному, находящемуся в данный момент в доме Аркадия Волошина в имении под Серпейском.
Приложенное письмо. Тайнопись Z
От Елизара Быка
Рославль
6 октября 1480 г.
Дорогой друг!
Я счел необходимым срочно сообщить тебе известие о некотором событии, которое может оказать решающее влияние на ход вещей. Известный тебе Степан Ярый, стремясь оправдать наше доверие и исправить допущенную им на Мухавце оплошность, доставил нам через брата Корнелиуса чрезвычайно важный документ — жалованную грамоту, в которой некий "великий князь литовский, и польский, и русский, и жмудский Михайло Олелькович" жалует дворянина и слугу своего Степана Ярого должностью великокняжеского стольника. Под документом стоит собственноручная подпись Олельковича.
Князь Михайло Олелькович, по-видимому, уже настолько уверен в том, что в ближайшее время корона непременно окажется на его голове, что позволяет себе подобные жесты. И по-видимому, у него есть некоторые основания.
Через три недели в Кобрине состоится свадьба князя Федора Бельского и княжны Анны Кобринской, на которую король опрометчиво дал согласие приехать в качестве почетного гостя. По словам Степана, который сделал такой вывод на основе бесед с Олельковичем, там произойдет государственный переворот. Король будет убит, власть захватят литовские магнаты русского происхождения и православного вероисповедания — князья Бельский, Олелькович и Ольшанский, которые, ссылаясь, как это обычно делается в таких случаях, на волю народа, посадят на престол Литовского княжества Михаила Олельковича. Между прочим, уже второй месяц рядом с Бельским постоянно находится хорошо нам с тобой известный Василий Медведев, который, как ты знаешь, всегда выполняет какие-то тайные поручения московского Ивана. Присутствие среди заговорщиков Медведева, как руки Москвы, подкрепляет версию, изложенную Степаном, и делает ее весьма правдоподобной.
Так что, возможно, ты выбрал не самое верное место для наблюдения за поворотным историческим событием, потому что оно имеет серьезные шансы произойти вовсе не на Угре, а в Кобрине.
Думаю, в настоящий момент возникла ситуация, когда в наших руках находится ключ к будущему.
В зависимости от того, как мы поступим, сложится дальнейшая судьба двух княжеств.
Если мы промолчим и не допустим до ушей короляэ ту информацию, он, вероятнее всего, на днях отдаст приказ о выступлении давно собранного ополчения на помощь Ахмату, через неделю объединенные войска перейдут Угру, и, хотя сам король еще через две недели может быть низвергнут или даже убит, остановить Ахмата уже не удастся…
Неизвестно, победит ли Иван объединенное литовско-татарское войско. Мне это кажется маловероятным.
То, что начнет твориться в Литовском княжестве после убийства короля, тоже трудно себе представить.
Таким образом, оба близких и даже дорогих нам по разным причинам княжества могут надолго погрузиться в мрак, хаос и смуту.
Совершенно невозможно прогнозировать, как пойдет в этих условиях ход многих начатых нами здесь дел.
Думаю, нам необходимо сейчас же собрать экстренное заседание Высшей Рады братства, после которого мы с тобой, как обычно, выслушав всех, примем и обнародуем официальное решение Преемника.
Посему прошу тебя, мой дорогой друг, немедля все оставить и отправиться ко мне в Рославль, куда в течение трех суток съедутся все остальные члены Рады, которым сегодня же, как и тебе, написаны срочные письма с приглашением на экстренное заседание.
В ожидании скорой встречи Во имя Господа Единого и Вездесущего!
Елизар Бык. Рославль.
…В условиях войны, охватившей берега Угры, не могло быть и речи о поддержании в Медведевке прежних порядков.
Пришлось снести сторожевые вышки в центре селения и на границах имения, потому что они стали служить ориентиром для татарских пушек, которые были меньше и легче московских, переносились быстро, неожиданно появлялись на вражеском берегу в самых непредвиденных местах и, хотя разброс их ядер был велик, иногда наносили урон.
Практически население Медведевки, которое значительно увеличилось за счет переселения сюда жителей Бартеневки, никакого участия в военных действиях пока не принимало, занимаясь лишь подготовкой к возможному штурму на случай перехода реки.
В целом в Медведевке оказалось около ста человек, которые с трудом ютились в одиннадцати домах, не считая хозяйского, где, кроме Анницы, жила еще Настенька с детьми и кормилицей да выделили отдельную комнату в другом конце дома Генриху.
Бедный Генрих старался услужить Аннице и Настеньке чем только мог, постоянно ощущая вину за неудачное строительство в Бартеневке и вообще понимая некоторую странность своего положения — ведь он был управляющим имением, которого уже не существовало…
Тем не менее он не оставлял своего песенного творчества и по вечерам, когда смолкали пушки, пел собравшимся у огромного костра обитателям Медведевки и пришлым московским пушкарям и воинам, занимавшим оборону на берегу вдоль реки.
По вечерам они любили заглядывать на огонек и при случае подкармливали своими воинскими припасами разбухшее население Медведевки, которое ввиду войны с трудом собрало лишь половину урожая хлеба и только часть овощей из вытоптанных людьми, лошадьми да пушками полей и огородов.
Чтобы поддержать людей в трудное время, отец Мефодий задумал поднять их боевой дух чтением. Среди большого числа книг, привезенных им с собой и доставленных по его заказам позже, у него оказался список весьма популярного в то время "Поучения" Владимира Мономаха. И вот отец Мефодий стал каждый день после заутренней службы по часу читать своим прихожанам под грохот пушек поучительное завещание давно усопшего киевского князя. Это произвело на Генриха такое огромное впечатление, что он тут же написал балладу, использовав в ней те слова "Поучения", которые особенно пришлись ему по сердцу.