Пояс Богородицы
Шрифт:
Иван Васильевич наклонился и яростно зашептал ей на ухо:
— Пойми, наконец, дура, — у нас полная казна! Все, что я привез из Новгорода, и еще кое-что! Кто мы с тобой будем без этого, а? Мало ты нищенствовала в юности — хочешь еще и в старости?!
Софья прекрасно умела держать себя в руках. Несмотря на оскорбление, ее трезвый, холодный, рациональный ум мгновенно произвел необходимые операции. Аргумент "ты и наши дети" был всего лишь красным словцом и ничего не значил, а вот полная казна — это действительно серьезно. С этим шутить нельзя.
— Хорошо, —
Иван Васильевич крепко поцеловал супругу.
— Выедешь завтра же, — сказал он, — казну уже тайно грузят на подводы. Их будет много. Я дам тебе свой государев полк для охраны. Мне он не нужен, я и так с войском. Поедешь в Дмитров, там будут ждать суда. Погрузите все — и на Белоозеро. Помни, Зоя, теперь все наше будущее находится не в моих — в твоих руках! И не только наше — целого княжества!
— Я еду, — склонилась перед мужем византийская принцесса, думая совсем о другом.
…Ах, как жаль, что нету тебя воображения, дружок! Выше княжества ничего не видишь… А я вижу некняжество, не королевство — империю! Великую и могущественную, как некогда Рим! И так будет — я одна знаю почему!
Перед отъездом великая княгиня спустилась в подземелье и долго молилась там о спасении Москвы святому апостолу Андрею…
…Оказалось, что Картымазов разминулся с гонцом, посланным великому князю его сыном.
Когда гонец привез известие, переданное Сафатом, великий князь втайне пожелал, чтобы сын его не послушал и остался с войском в самом опасном месте — там, на Угре, но когда Картымазов привез именно такой ответ, Иван Васильевич в душе странно встревожился.
Вишь, он какой самовольный, оказывается… Тихоня… Читатель… Я всегда знал, что в тихом омуте…
Если он сейчас ослушался, что же будет, когда ему за тридцать станет? Приглядывать за ним надо…
И может быть, именно в этот момент зародилось в душе великого князя совсем маленькое, очень скрытое, но какое-то недоброжелательное чувство к своему сыну, которое сыграет впоследствии свою роковую роль.
Однако надо было думать о делах насущных.
После отъезда великой княгини Иван Васильевич, посовещавшись, как обычно, с матерью, Патрикеевым, приближенными боярами и духовенством, принял ряд мер по защите державы. Отряд дмитровских воинов он отправил защищать Переславль, часть московской рати — Дмитров и, наконец, повелел поджечь все посады вокруг Москвы.
Всю столицу заволокло черным едким дымом, и когда великий князь выезжал из нее третьего октября со своей свитой, вся одежда покрылась сажей и копотью.
Москву он оставил под защитой верховного воеводы Ивана Юрьевича Патрикеева, там оставались его мать и все верховное духовенство. Митрополит Геронтий провожал государя до самых ворот, где, кашляя от дыма и гари, отслужил торжественный молебен, на котором сказал:
— Мужайся и крепись, сын мой духовный, как истинный воин Христа! Избавь врученное тебе Богом стадо от грядущего зверя! Не слушай мнимых друзей мира, коварных и малодушных! Победа даст нам избавление! Господь нам поборник!
— Аминь! Да будет так! — кричала толпа, которая недавно едва не забросала своего государя камнями, и под эти крики он выехал из Москвы.
Он остановился в городке Кременец, на реке Луже, недалеко от Медыни, и тотчас послал гонцов ко всем воеводам, объявив, что берет на себя отсюда верховное командование всем войском.
Великое противостояние на Угре вступило в решающую фазу.
Глава вторая
Жалованная грамота князя Олельковича
В самом начале сентября с князем Михаилом Олельковичем едва не произошло страшное несчастье.
Несчастья всегда случаются в тот момент, когда их меньше всего ждешь. Вот и тогда все начиналось просто замечательно.
В один прекрасный теплый день князю вздумалось поохотиться в своих слуцких лесах на зайчиков.
Опытные слуги и придворные прекрасно знали, что это означало: надо приготовить побольше еды, доброго меда и нового, очень полюбившегося князю крепкого напитка, похожего на прозрачную воду, которому-то и названия еще не придумали, называя в шутку просто живой водой, и отвезти все это, вместе с полным охотничьим снаряжением, подальше в лес. К полудню приедет князь с друзьями, а к вечеру все будет съедено и выпито.
В промежутке между тостами и закусками князь сядет на коня, возьмет лук и поедет на ближайшую поляну, которую ему укажут ловчие, где без труда добудет десяток великолепных трофеев, так никогда и не узнав, что заранее отловленных отборных зайцев выпускает на поляну из корзин сидящий в кустах егерь.
Вот и на этот раз все происходило как обычно, да то ли князь выпил слишком много, то ли ловчие, указавшие тропинку, ошиблись, но князь Михайлушко на полянку, где его ждал егерь с зайцами, не вышел.
Друзья, веселящиеся под вековыми дубами на траве, покрытой огромной скатертью, уставленной превосходными напитками и отменной едой, были уверены, что князь увлекся охотой, а зевающий егерь с корзинами, полными зайцев, был уверен, что князь задерживается с друзьями, в результате чего исчезновение князя было обнаружено лишь через несколько часов.
За это время с князем произошло нечто совершенно ужасное — он едва не лишился жизни.
А было так.
Напевая одну из любимых украинских песен и умиленно прислушиваясь к тому, как булькают в его огромном желудке только что выпитые напитки, князь неторопливо шагал по неширокой лесной дороге к поляне, где его ждали зайцы, как вдруг из кустов по обе стороны дороги бесшумно выскочили пятеро крепких молодцов с укрытыми под черными платками лицами и схватили князя под руки, первым делом заткнув ему рот какой-то вонючей тряпкой.