Пояс Богородицы

Святополк-Мирский Роберт Зиновьевич

Иван Васильевич подумал было, что сейчас его будут приветствовать, улыбнулся и поднял руку в благосклонном жесте.

И вот тут-то случилось нечто незабываемое.

Общий ропот усиливался, как грохот приближающегося обвала, потом люди начали что-то кричать, размахивали руками, затем кулаками, и до ушей великого князя и его свиты стали доноситься отдельные вполне различимые выкрики:

— Он оставил войско!

— Он бежит!.

— Он спасается!

— Налоги с нас драл, а татарам не отдавал!

— Разозлил хана, а за Отечество не стоит!

— Трус!

— Позор!

— Долой!

Иван Васильевич растерянно остановился, его тотчас окружили воины охраны, выставив пики вокруг, но народ, собираясь со всех сторон в мгновенно растущую и густеющую толпу, напирал все больше, передние ряды, толкаемые задними, уже вплотную приблизились к охране.

Иван Васильевич побледнел и начал было что-то говорить, но его никто не желал слушать — толпа орала свое и напирала все сильнее.

И вдруг неизвестно почему эта толпа смолкла, затихла, по ней волнами пробежал какой-то шепоток, и она стала расступаться, освобождая кому-то дорогу.

Седой древний старец, согнутый тяжестью прожитых лет, опираясь на посох, шел навстречу кортежу великого князя.

Архиепископ ростовский Вассиан, личный духовник государя, упорно настаивал на том, чтобы Иван Васильевич взял его с собой в поход "для поддержания духа". Великому князю стоило больших трудов уговорить старика, который по возрасту и слабому здоровью не выдержал бы и недели походной жизни, отказаться от этой затеи и остаться в Москве, и вот теперь архиепископ встречал его здесь.

— Остановися, князю! — воскликнул он патетически. — Неужто и вправду оставил ты войско и бежишь прятаться за стенами города? Неужто там идет бой, а ты, уклонившись, хочешь спасти свою жизнь? Смертным ли бояться смерти? Рок неизбежен! Я стар и слаб, но не убоюся меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска! Так отчего же ты здесь?

Великий князь прикусил до крови губу от досады и нелепости положения.

Толпа молчала, ожидая его слов.

Что ж это делается-то, а? Я — великий государь должен покорно стоять перед толпой холопов и оправдываться? Перед кем? Перед теми, которые сами бегут, как крысы, побросав свои дома? Ну подождите, псы поганые, дайте срок, покончим с Ордой, я вам такие порядки заведу — на коленях ползать передо мной будете, за каждое дерзкое слово головы всем рубить буду, пока страх и уважение к государю и власти державной в кровь вашу и молоко материнское не вольются на веки вечные!

Великий князь московский Иван Васильевич побледнел еще больше, но, склонив голову с христианской покорностью, отвечал архиепископу:

— Прости меня, отче, однако ты ошибаешься. Никакой бой нигде не идет. Татары действительно явились, но боятся перейти реку, ожидая подкрепления от короля, а до тех пор не тронутся с места. Я же приехал в свою столицу на несколько дней, ибо того требуют весьма важные державные дела, о которых мне надо посоветоваться с матушкой, боярами и духовенством, после чего немедля вернусь к войску. Уверен, что мой любезный народ правильно меня понимает и помолится за нашу победу.

Погодите, ублюдки, вы у меня еще попляшете! Рабами хуже татарских будете!

— Коли так — добро пожаловать, государь, — поклонился архиепископ и дал знак толпе.

Угрюмо ворча, "любезный народ" расступился, и в полном молчании великий князь двинулся вперед.

Но вдруг он подумал, что и дальше, на улицах его может ждать подобная встреча, и резко переменил решение.

— Не поедем в Кремль, — скомандовал он свите. — Остановимся в Красном селе.

Там, в Красном селе, и нашел великого князя Картымазов, примчавшийся из Великих Лук.

— От братьев? — спросил его Патрикеев и тут же провел к государю.

— Вижу по лицу, что ты с хорошими вестями, — сказал Иван Васильевич. — Они приняли мои предложения?

— Да, государь, они послали меня вперед посольства, чтобы поскорее успокоить тебя, заверить в братской любви и сообщить, что они немедля выступают со всеми своими войсками на Угру — под твое командование! В этом письме все подробности, — Картымазов протянул свернутое в трубку послание братьев.

— Это славно! — радостно воскликнул Иван Васильевич и даже хлопнул в ладоши. — Это замечательно! С Ливонией покончено, с братьями мир! Две задачи решены! Еще две бы так же решить — и мы на коне!

Картымазов не знал, о каких оставшихся двух задачах идет речь, а в силу своего обычая не интересоваться чужими делами скромно промолчал, ожидая, пока великий князь прочтет послание.

— Очень хорошо! — удовлетворенно сказал великий князь, швырнув прочитанное письмо на стол. — Ты сам разговаривал с ними?

— Да, государь, я имел честь изложить мнение рядового дворянства князьям Углицкому и Волоцкому.

— Молодец! Я помню, что обещал тебе землю. Погоди немного, вот закончим с Ахматом и потом поговорим. Братья пишут, что отдают тебя в мое расположение, и я воспользуюсь этим. Ты, верно, соскучился по семье?

— Я нахожусь на службе, государь, — поклонился Картымазов.

— Ладно-ладно, я дам поручение, которое тебя обрадует. Поезжай на Угру — в твоем имении сейчас остановился князь Даниил Холмский. Он правая рука моего сына Ивана. Передай, что я жду обоих здесь и немедленно! Вернешься сюда вместе с ними!

— Хорошо, государь, — поклонился Картымазов, — я отправлюсь тотчас же.

Он ничем не выдал своей радости или удовлетворения.

Просто пошел выполнять это поручение, как любое другое.

— Необычные, однако, люди живут на этой Угре, — сказал великий князь Патрикееву, когда Картымазов вышел.

— Другие там просто не выживают, государь, — улыбнулся Патрикеев.

…Картымазов с трудом добрался до собственного дома, пройдя десятки проверок. Проезжая мимо брода, на границе с бывшими Березками, он стал свидетелем ожесточенной схватки, происходившей по пояс в воде между группой ордынцев, которые пытались напасть на пушкарей, и охраняющими пушечный наряд московскими воинами.