Пояс Богородицы
Шрифт:
— А потому вам с Андреем следует помолиться искренне за здоровье и успехи старшего брата, по-христиански простить все его прегрешения перед вами, попросить у него прощения за ваши грехи, поблагодарить за доброе отношение, принять все его предложения и немедля вместе со всеми войсками двигаться ему на помощь, чтобы отразить страшное ордынское нашествие. На завтрашнем молебне я дам вам на то мое торжественное благословение…
Ни один мускул не дрогнул на лице князя Бориса, только одна слезинка выкатилась и потекла по щеке, растаяв в густых усах…
… — Ну что? — спросил Андрей брата.
— Все. Завтра игумен Волоцкий благословит
— Значит, даем Иванову посольству согласие?
— Значит, даем.
— Ладно, брат, не горюй. Мы сделали все, что могли. Авось как-то и обойдется.
— Авось.
Они помолчали.
— Знаешь, я думаю, давай-ка пошлем гонца — он доскачет дня на три раньше, чем вернется посольство.
Пусть Иван будет спокоен.
— Правильно. Картымазова.
— Давай.
Князь Борис вышел.
В соседней комнате дежурил Иван.
— Пойди отыщи Картымазова, пусть срочно явится.
— Уже сделано, — вскочил Иван.
— А Сидоров вернулся?
— Да он тут рядом.
— Давай Сидорова и беги за Картымазовым.
Вошел Сидоров.
— Ты дал людей иноку Феофану?
— Да. Они только что пришли.
— И что же они делали?
— Раскапывали могилу.
— Что-что? — поразился Борис. — Какую могилу?
— Отца Аркадия.
— Зачем?
— Чтобы гроб открыть.
— Господи, — перекрестился князь Борис, — и что?
— А ничего. Пустой гроб.
— Как — пустой? Не воскрес же он?
— А он и не помирал. Так сказал моим людям Феофан. Говорит, обманщик, мол, этот Аркадий, церковь обманул, а теперь скрывается.
— Ай-ай-ай, как нехорошо вышло… А мы тут его приняли, службы у нас служил…
— Ну а мы-то при чем, князь? Мы ж ничего не знали… Если б предупредили нас о том заранее, мы б его, обманщика, вмиг схватили!
— И то верно.
Вошел Иван с Картымазовым.
— Пойдем-ка, Федор Лукич, со мной, — пригласил его князь.
Они вошли, и Борис сразу перешел к делу.
— Завтра мы даем ответ посольству великого князя брата нашего Ивана. Мы принимаем все его условия, миримся, и послезавтра все наше войско выступает на Орду. Но мы хотим, чтобы наш брат узнал об этом раньше, чем придет посольство. Сейчас же садись на коня, скачи изо всех сил и передай великому князю нашу братскую любовь, скажи, что клянемся ему в верности и поспешаем на помощь. А если что не так мы сделали, пусть он нас простит, как Бог велел и как мы ему все прегрешения простили.
— Я с радостью выполню это поручение, — поклонился Картымазов.
— Я знаю. Потому тебя и посылаю. Оставайся при великом князе до нашего соединения с ним, если он не даст тебе других поручений.
— Слушаюсь.
Картымазов вышел.
— Ну что ж, — потер руки Андрей, — что ни делается — все к лучшему! Давно мы с тобой, брат, не воевали по-настоящему! У меня уже руки чешутся! Скорей бы на эту Угру! Ох и жарко там сейчас, наверное!
— Да уж, я думаю! — согласился Борис.
…На Угре было не просто жарко — на Угре все пылало.
Московские войска еще в июле начали занимать городки, поселения и деревни, расположенные вдоль берегов Оки и Угры, растянувшись извилистой полосой на шестьдесят верст. Но до самого конца августа в Медведевке, Бартеневке и Картымазовке все было тихо и спокойно. Только один раз по берегу Угры проехал в сопровождении небольшого отряда удалой и славный прошлыми победами князь Даниил Холмский. Вместе со старым воеводой Образцом, под командованием наследника престола, молодого великого князя Ивана Ивановича, он занимал рубеж в районе Медыни вдоль реки Лужи за полосой густых и почти непроходимых для больших отрядов конницы лесов, покрывающих берега Угры. Князь Холмский по приказу Ивана Молодого объезжал тогда, еще в августе, порубежный берег Угры, так, на всякий случай, просто чтобы познакомиться с местностью, потому что все были уверены, что сюда ордынцы не дойдут — будут атаковать на Оке, в районе Любутска, между Алексиным и Калугой, — там броды хорошие и лесов на берегу почти нет — конница может свободно передвигаться.
Князь Даниил заехал в каждое имение, в том числе и в Медведевку, где его принимали Анница и отец Мефодий. Князь подивился прекрасно обученным людям, охране, дисциплине и, назвав Медведевку "настоящей крепостью", поехал дальше.
И снова наступила зловещая тишина и напряженное спокойствие ожидания беды, пока однажды в теплый сентябрьский вечер не примчался в сопровождении Леваша Копыто посеревший от волнений и усталости купец Манин с окровавленной головой и синим рубцом на шее.
Он немедля передал Аннице все, что услышал от Сафата, не преминув рассказать и о своих злоключениях.
И тут все зашевелилось и задвигалось во всех направлениях.
Во-первых, немедленно отправили гонца (выбор пал на Ивашку) в стан великого князя Ивана Ивановича, дабы он сам знал и батюшке передал сведения о передвижении основных сил Ахмата на Угру.
Во-вторых, в тот же день собрали военный совет, в который вошли Леваш Копыто, монах из Преображенского монастыря, Анница, отец Мефодий, Петр Картымазов с матерью, Анастасия Бартенева и лив Генрих, который управлял ее имением.
Представитель монастыря — бывший воевода, провинившийся перед великим князем и выбравший вместо казни пожизненное иночество, — настойчиво предлагал всем жителям московских имений укрыться за крепкими стенами монастыря, который ордынцам, говорил он, ни за что не взять — пороха, пищалей и пушек достаточно, а запасов продовольствия — на год осады.
Однако Анница категорически не согласилась покидать свой укрепленный дом, заявив, что Медведевка так подготовлена к войне, что может сопротивляться не хуже монастыря. Остальные тоже не решились перебираться в монастырь, и монахвоевода, обидевшись, ушел, условившись тем не менее о координации действий против неприятеля, в зависимости от того, как будут вести себя ордынцы, когда появятся на той стороне.
В самом лучшем положении находился Леваш Копыто, в самом худшем — Настенька.
Леваш Копыто не боялся татар по целому ряду причин, главная из которых заключалась в том, что он вообще уже давно ничего и никого не боялся. Кроме того, он был литовским подданным — раз; под его командой в Синем Логе находились более двухсот вооруженных и хорошо обученных людей — два; его лучшими друзьями были все соседние дворяне, включая очень воинственных верховских князей, которые под предлогом общего сбора дворянства для похода на Москву уже создали небольшую армию около десяти тысяч человек, — три. Леваш был твердо уверен, что Ахмат или его уланы, которые явятся сюда вскоре, ни за что не рискнут ввязываться в полномасштабную войну с теми войсками союзника, для встречи и соединения с которыми они сюда и прибыли, — такой конфликт ставил бы под угрозу саму идею совместного похода на Москву — они ведь не знали, что эти самые верховские князья — обыкновенные разбойники и служат на две стороны — то Москве, то Литве, в зависимости от того, как им выгодно в данный момент. Так что, если обидят их общего любимого застольного друга, такого человека, как Леваш, они немедля станут на его сторону, не задумываясь, служат ли они при этом Литве или Москве.