Пояс Богородицы
Шрифт:
— Азиз не спрашивает два раза, — сладко улыбаясь, сказал татарин с большой черной родинкой на лбу. — Азиз спрашивает только раз.
Манин уже открыл рот, чтобы ответить, но было поздно.
Азиз взмахнул рукой, и тонкая длинная кожаная змея плети, рукоятку которой держал он в этой руке, взметнулась, как живая, в долю секунды со странным свистом долетела до Манина, крепко обхватила его шею, обвившись вокруг нее несколько раз, и вдруг с необыкновенной легкостью большое, грузное тело купца выпорхнуло из седла и, пролетев несколько шагов навстречу Азизу, грохнулось в дорожную пыль.
Прежде
Хан Ахмат очень любил соколиную охоту и пользовался любым удобным случаем поохотиться — солнечным днем, красивым пейзажем, хорошим настроением.
Сегодня все это совпало.
В отличие от покойного Богадура, Азов-Шах отцовского увлечения не разделял, и Ахмат вместо него пригласил с собой нового друга и партнера по шахматам илчи Сафата. [8]
8
Илчи — название чиновничьей должности и профессии посла в Золотой Орде.
Но Азов-Шах, не желая обижать отца, попросился просто сопровождать его, не охотясь, и Ахмату это понравилось. Теперь они ехали рядом и неторопливо беседовали. Чуть поодаль, соблюдая дистанцию приличия, следовал гость — Сафат, а уже за ним сокольники и слуги. Разумеется, их сопровождал отборный отряд ханских телохранителей, но он привычно держался на почтительном расстоянии.
— Почему ты внезапно изменил свое решение? — спросил Азов-Шах.
Ахмат улыбнулся.
— Я с самого начала именно так и планировал.
— Но почему тогда не сказал мне?
— Это была моя маленькая тайна. Я хотел, чтобы об этом никто не знал.
— Даже я? Ты мне не доверяешь?
— Ты единственный во всем мире, кому я доверяю. Но тайна — лишь тогда тайна, когда о ней знает один человек. Я хотел, чтобы все — и наши, и московиты, и возможные шпионы, — чтобы все как один были уверены, что мы придем всем войском на берег Оки, как и в прошлый раз под Алексин, и не выше Калуги.
— А на самом деле?
— А на самом деле на Оке останется меньшая часть войска, чтобы утвердить московитов, что мы там, где они нас ждали. А большая, как ты заметил, совершила поворот и направилась мимо Мценска, Одоева и Любутска к Угре. Теперь мы уже совсем близко. Вон там, где-то за этим холмом — Угра впадает в Оку…
— Угра? Но это же мелкая речушка, которая к тому же течет по землям короля Казимира! Ты себе представляешь, что будет, когда наши воины станут грабить литовские деревни и поселения на ее берегах? Мы превратим Казимира из союзника во врага!
— Ну ты же слышал — я отдал вчера всему войску приказ, в котором под угрозой смерти запретил любое насилие на литовских землях.
— Хорошо, объясни мне — почему именно Угра?
— Есть, по крайней мере, три причины… Подожди, кажется, я вижу зайца…
Ахмат подал знак, сокольничий снял колпачок, сокол взмыл…
Заяц был пойман далеко впереди у холма.
Весь кортеж повернул в ту сторону.
— Итак, ты сказал — три причины, — напомнил Азов-Шах.
— Да, — продолжал Ахмат. Первая — там мы встретимся с идущими, как я надеюсь, навстречу нам войсками короля. Вторая — мы совместной армией нанесем московитам удар с той стороны, где они нас меньше всего ожидают… он замолчал и задумался.
— А третья?
— Третья? — Ахмат вздохнул. — Третья касается только меня. Я хочу своими глазами увидеть лучницу, которая пронзила сердце моего сына.
— А не в этом ли главная, скрытая пружина твоей тайны? — тихо спросил Азов-Шах.
— Возможно, — прошептал хан. — Но я очень хочу на нее посмотреть…
…Кроме последних слов, Сафат слышал все.
Тайна, которую так хранил Ахмат, для Сафата тайной не была. Он знал очень много того, чего не знал Азов-Шах. Не стал бы старый хан посылать зимой своего сына разведывать броды, если бы не держал в уме намерения двигаться летом сюда. И три дня назад, когда передовые отряды достигли Оки, еще не выходя на ее берег, сам хан не прекратил движения, а стал потихоньку сворачивать на запад. Вот тут Сафат и убедился окончательно — главные силы двинутся на Угру.
О том, куда будет направлен основной удар неприятеля, надо было предупредить великого московского князя и друзей, живущих на берегах этой красивой речки. И Сафат собирался прямо сегодня после охоты отправить одного из шести оставшихся с ним людей Ибака, но не назад, в Сибирь, а напротив — вперед, хотя бы до Синего Лога, а уж Леваш Копыто найдет, как сообщить нужные вести дальше. Он готовил этого человека три дня и все же никак не решался послать — риск был огромен. Если люди Ахмата схватят гонца и он не выдержит пыток…
Сафат не боялся смерти, но, как человек чести, он должен был выполнить дело, которое ему поручили, — он нужен своему хану Менгли-Гирею и его московскому другу, чтобы раз и навсегда покончить с заклятым врагом обоих.
Как всегда в очень трудных жизненных ситуациях, Сафат мысленно обратился за помощью к Аллаху.
И чудо случилось.
Заяц лежал у подножия холма, сокол победоносно сидел на нем, хан Ахмат подъехал ближе и сразу услышал какой-то шум и крики по ту сторону невысокого, покрытого травой возвышения.
Ему стоило только оглянуться, и всадники охраны рванулись вперед, взлетели на вершину холма и скрылись за ней.
За холмом послышался громкий приказ начальника ханской охраны никому не двигаться, сразу все стихло, и наступила зловещая тишина.
— Шайтан! Что это значит? — спросил сына хан и, обернувшись к Сафату и слугам, сказал: — Глянем, что там происходит!
Спустившись с противоположной стороны холма, они увидели странную картину.
Около сотни татарских воинов, принадлежащих, судя по одежде, к какому-то отдаленному улусу, увидев впервые в жизни так близко великого хана, спрыгнули с лошадей и упали на колени, упершись лбом в землю, не выпуская тем не менее из рук уздечек, а высокий усатый дикарь, очевидно командовавший ими, стоял, как пораженный громом, не сводя глаз с Ахмата и Азов-Шаха, которые медленно приближались.