Пояс Богородицы
Шрифт:
Телега приблизилась к эшафоту, и Олельковича, взяв под руки, стали возводить на него, что давалось с большим трудом, потому что ноги у Михайлушки отказали и волочились по ступенькам. Когда глашатай начал читать приговор и публика внапряженном ожидании утихла, стало слышно детское всхлипывание Олельковича. Палач надел на его голову черный капюшон, а его помощники опустили князя на колени перед колодой.
Палач, большой, сильный и высокий, взмахнул топором, раздался короткий, глухой стук, и голова Олельковича упала
Князь Иван Ольшанский, преодолевая ужас, выпрямился и сам поднялся на эшафот.
С этого возвышения ему была видна вся толпа людей, головы которых доходили, казалось, до самого горизонта.
И вдруг в первых рядах этой толпы Ольшанский увидел молодую стройную женщину, всю одетую с ног до головы в черное.
В руках она держала маленький букетик голубых полевых цветов.
И вдруг Ольшанский вспомнил.
"Мне будет легче умирать с мыслью, что я совершил хоть один добрый поступок в своей жизни и обо мне кто-то помнит — я ведь на самом деле очень одинок в этом мире.."
Девственная жена князя Федора сдержала свое обещание.
Князь обвел толпу взглядом.
Здесь не было ни его жены, ни детей, ни кого-нибудь, кого бы он знал.
Князь посмотрел на Анну и улыбнулся.
И вдруг он почувствовал, что впервые в жизни мерзкий, скользкий, леденящий душу страх исчез.
"Боже мой, как хорошо и приятно жить на этом свете! — подумал князь Иван Ольшанский и положил голову на плаху.
6 июля
…Весь поселок боброловов собрался на берегу Березины, чтобы поглазеть, как сносят княжеский замок.
Даже Никифор Любич, с трудом передвигая ноги, приплелся сюда.
Впрочем, ему было легче — его поддерживал под руку приехавший после трехлетней отлучки сын.
— Как идет твоя учеба? — спросил Никифор.
— Мне очень, повезло, отец. Моим учителем является великий Леонардо, кроме того, мне посчастливилось повстречаться с необыкновенными итальянскими мастерами, мессирами Джотто и Микеланджело. Ах, папа, если бы ты увидел их полотна — это неподражаемые произведения искусства.
— Так ты учишься живописи? — спросил Никифор.
— М-М-м, не совсем, отец. Мастер Леонардо — большой специалист в военном деле, перед самым моим отъездом он показывал мне совершенно гениальную идею постройки башен и бастионов, неприступных для врага.
— Вот как? — усмехнулся Никифор. — Посмотри вниз. Какими бы ни были башни и бастионы Горвальского замка, они будут снесены вовсе не осаждающими воинами, а обыкновенными мастеровыми, разбирающими руины.
Сильный взрыв прозвучал в эту минуту, и сорок бочек пороха, заложенные под основание Горвальского замка, взорвались одновременно.
— Какое печальное зрелище! — воскликнул Никифор. — Я никогда не любил этого
— Наверно, так должно быть в жизни, — сказал Иван.. — Все старое рушится, а на его месте возникает новое.
— Будет ли новое лучше старого?
— Непременно, отец, таков непреложный закон жизни. Где сейчас Марья?
— В Москве. Она теперь первая дама при дворе юной великой княгини.
— Она все еще служит вашей вере?
— Ты не должен об этом спрашивать. Ты обещал, что все забудешь.
— Ты прав, отец. Я не должен. Меня на самом деле совершенно не интересуют ваши дела. Меня гораздо больше интересует, какие, картины напишут в ближайшее время мастера Леонардо, Джотто и Микеланджело…
11 августа
…Утренняя звезда ярко сверкала в светлеющем небе над воротами сожженной Бартеневки. Лив Генрих Второй спокойно спал в своей пристройке и ничего не слышал. Филипп Бартенев, в рубище, босой, дремал, повернувшись лицом к стене, на обгорелых досках горницы своего бывшего дома под открытым небом.
Даже бездомные псы давно покинули это разоренное место, и только пение утренних птиц нарушало тишину.
Изможденная молодая женщина в лохмотьях с усилием приоткрыла ворота, вошла во двор и оглянулась.
Она сразу увидела Филиппа.
Женщина уронила узелок, который держала в руках, села на землю и расплакалась.
Потом она на четвереньках подползла к неподвижному телу Филиппа и ласково, едва прикасаясь, погладила по седым волосам на голове.
Филипп вздрогнул и открыл глаза.
— На всем белом свете у меня больше никого не осталось, кроме тебя, — прошептала женщина.
— Кто ты? — спросил Филипп, изумленно разглядывая её лицо..
— Чулпан. Утренняя звезда. Ты сказал когда-то, что я найду человека, для которого стану утренней звездой.
Филипп протер глаза, осмотрелся вокруг, увидел разоренную, сожженную дотла Бартеневку, поросшую крапивой и дикими травами, и вдруг какая-то невидимая пелена как бы спала с его глаз.
Он положил руку на плечо Чулпан и, вглядываясь в ее глаза, спросил:
— Ты — Утренняя звезда?..
15 сентября
….Через две недели после Нового года, который праздновался в Московском княжестве 1 сентября, в Медведевке произошло важное событие.
Отец Мефодий крестил хозяйского первенца, родившегося 9 сентября в день празднества Рождества Пресвятой Богородицы.
Год жизни, проведенный день в день вместе с Анницей, успокоил ее, прежние страхи и печали отошли в прошлое, и нежная любовь стала главной в жизни супругов.