Пояс жизни
Шрифт:
— Дрянь! — Денни Уилкинс сморщился и выплюнул за борт разжеванный кусок.
— Ты! — Виктор чуть не задохнулся от бешенства при виде такого кощунства. — Да я тебя!..
Он держал в руке раскрытый перочинный нож, на лезвии которого сверкал крохотный солнечный лучик.
— Противно, — пожаловался Денни Уилкинс.
— Ешь! — Голос Виктора прозвучал так повелительно, что Денни Уилкинс не осмелился ослушаться. Он положил в рот другой кусочек рыбы, разжевал и, давясь, проглотил.
— Ешь еще, — приказал Виктор, и Денни Уилкинс съел еще; Виктор тоже съел. — Это не бифштекс, конечно, — согласился он. — Но есть можно.
Подкрепившись таким образом, они мирно легли рядом, прикрывшись одеждою от солнца, которое уже клонилось к закату.
Под вечер Виктор решил наловить планктона.
Он встал и с хозяйским видом оглядел океан. Пологие волны равномерно вздымались вокруг плота; их было очень много, бесчисленное количество, и они заполняли все видимое пространство; Виктор знал, что и там, за чертой горизонта, точно такие же волны медленно катятся к Америке… Близился вечер, и красные мазки лежали на гребнях… На секунду Виктору сделалось жутко, и он едва не поддался отчаянию, но совладал с собой.
Денни Уилкинс тоже встал.
— Словно кровь пролита на океан, — глухо сказал он. — Кровь всех убитых… Посмотри — солнце садится. И с каждой минутой все больше и больше крови становится в океане, словно она стекает с неба. Если собрать кровь всех убитых за тысячелетия — наполнился бы океан?..
— Тебя противно слушать.
— Может, и не наполнился бы, но она разлилась бы по всей поверхности; океан тогда и днем и ночью казался бы красным…
— Прекрати, пока просят по-хорошему!
Денни Уилкинс молча лег на дно плота.
Тропические сумерки коротки, и через полчаса багрянец сменился позолотой; потом море сразу погасло, став черным, а на небе вспыхнули звезды.
Виктор тоже лег. Они лежали рядом и смотрели вверх. Высокие борта скрывали от них воду, и порою Виктору казалось, что все это, — и «Коралл», исчезнувший в штормовом океане, и сам океан, и плот, — все это сон, а на самом деле они просто лежат в гамаке и смотрят в черное звездное небо…
— Когда мы вернемся и расскажем о нашем приключении, нам не поверят, — сказал Виктор.
— Почему тебе так хочется вернуться?
— Хотя бы потому, что я еще не был на Марсе, — Виктор произнес это тихо, в задумчивости глядя на крупные махровые звезды.
— Ерунда какая! — в голосе Денни Уилкинса слышалось неподдельное презрение. — Вздор все это. Нелепость. Он вдруг приподнялся и заговорил сбивчиво, горячо: — Как будто это так уж нужно — лететь туда, как будто нельзя обойтись без этих космических полетов! Мы оба с тобой были глупы. Слышишь?.. Оба! Мы беспомощны у себя на Земле, среди океана, а что будет там, на Марсе?.. Представить страшно!
— Что с тобою? — перебил Виктор. — Я никак не пойму, что с тобою происходит.
Теперь они сидели рядом, касаясь друг друга плечами. Волны тихонько раскачивали плот.
— Ты выглядел таким сильным, уверенным, — продолжал Виктор, — и вдруг… Да, умирать нужно спокойно, но сначала надо все сделать для спасения. А ты словно смирился с судьбою, и весь мир перестал существовать для тебя. Не понимаю я этого. Ведь ты любишь, и тебя, наверное, тоже любят…
Денни Уилкинс не вздрогнул, но Виктор почувствовал, что плечо его стало горячее, а грудь вздымается чаще и сильнее.
— Меня не любят, мне хуже, — грустно сказал Виктор. — И все-таки я не сдаюсь и не сдамся. Рыба, вынутая из воды, и то бьется до последнего!
— Зря бьется, — машинально ответил Денни Уилкинс; он думал о другом.
— Не всегда зря; случается, что с пользой. Но люди и подавно не должны сдаваться. Это самое оскорбительное — сдаться!
Денни Уилкинс молчал. Они снова легли и снова стали смотреть на звезды, влажно блестевшие в черной глубине неба.
— Она меня любит, — неожиданно сказал Денни Уилкинс. — Любит.
— Конечно, — охотно подтвердил Виктор.
— Любит, — тихо повторил Денни Уилкинс и умолк. — Мы должны спастись! — это он почти крикнул. — Должны, понимаешь? — Он нашел руку Виктора и крепко стиснул ее. — Если бы не Надя — тогда ладно! Но теперь мы должны спастись! Надина любовь — это единственное, что принадлежит только мне. На нее больше никто не имеет права! Я никому не отдам Надину любовь! Никому!
— Кто же отнимает у тебя любовь?..
— Никому, — сказал Денни Уилкинс. — Она — единственное, что есть у меня…
— Странный ты, Крестовин.
— Может быть. Но того, что ты сделал, я никогда не забуду.
— Ерунда все это. Какую ты хотел открыть тайну?
— Да нет, никакую. Так болтал…
Советский геликоптер обнаружил их на третий день — голодных, обожженных солнцем.
— Нашли! — несколько раз с удивлением повторял Денни Уилкинс, пока они летели к ближайшему американскому порту. — Вот чудеса!
— Какие там чудеса, — устало отвечал Виктор. — Все как полагается! — Он смотрел на океан, который сверху казался неподвижным.
«Полагается! — мысленно усмехнулся Денни Уилкинс. — Черта с два — полагается!.. Или прав Виктор? Или Герберштейн заслал меня в мир, живущий по другим законам?.. Если так, у этого мира до странности хорошие законы…»
В чужом городе, среди множества незнакомых людей, Денни Уилкинс и Виктор поменялись ролями: Виктор держался настороженно, даже робко, а Денни Уилкинс обрел прежнюю самоуверенность, энергию.
Но в глубине его души навсегда затаился страх, и если бы он мог отказаться от всяких космических полетов, он отказался бы от них и вообще от борьбы — борьбы с теми странными людьми, которые спасли его в океане…