Пояс жизни
Шрифт:
Батыгин провел ладонью по груди, словно растирая ее, — что-то пошаливало сердце, раньше никогда с ним этого не случалось, а вот теперь стало пошаливать, — и глубоко вздохнул.
— Что так грустно? — спросил Джефферс.
— У нас, стариков, много поводов для невеселых воспоминаний. Я завидую вам, завидую потому, что моя жена не сможет полететь со мной…
Он взял руку Элеоноры Джефферс и поднес к губам, а Элеонора Джефферс притронулась пальцами к его щеке, подбородку, словно хотела навсегда запомнить и унести с собою это ощущение: твердый подбородок с чуть покалывающей нежные чувствительные пальцы щетиной, полная щека, едва приметно вздрогнувшая при легком прикосновении. Элеонора Джефферс улыбнулась, а в глазах Батыгина стояли слезы.
— Надеюсь, вы не откажетесь выпить шампанского? — спросил Батыгин. — Ведь следующий раз мы сможем вот так провести вечер лишь после возвращения на Землю…
Официант разлил шампанское, и они подняли бокалы, желая успеха друг другу.
— Боюсь быть нескромным, но неужели вы действительно не отправите экспедицию в космос? — спросил Джефферс.
— От вас у меня нет секретов — я уверен, что наш разговор останется между нами, — отозвался Батыгин. — Отправим, но, так сказать, сверх программы Космического года. Наш звездолет полетит на Венеру…
Джефферс удивился.
— Почему вы избрали Венеру? — недоумевал он. — Хотя почему Марс, а не Венера?
— Объяснить можно просто, например, тем, что Венера ближе. Ведь при нижнем соединении, когда Земля и Венера предельно сближаются в мировом пространстве, расстояние между ними сокращается до тридцати девяти миллионов километров, а Марс во время великого противостояния отделен от Земли пятьюдесятью шестью миллионами километров. Разница не маленькая. По крайней мере после Луны на Венеру лететь разумней, чем на Марс, это закономерный следующий этап в освоении космоса человеком… И в самом деле, почему все устремляются на Марс? Почему все говорят и пишут только о Марсе?.. Видимо потому, что слава его непомерно раздута. Конечно, это очень любопытная планета с ее загадочными «каналами», «материками» и «морями». А теперь ваши газеты настойчиво раздувают версию о несметных сокровищах на ней…
— «Золотая лихорадка» мне на руку, — усмехнулся Джефферс. — Жажда обогащения издавна движет людьми, и, кто знает, получил бы я средства на постройку астроплана, если бы руководство Компании, да и многочисленные держатели акций не верили в обогащение… Только вам, коммунистам, удалось найти более благородные стимулы прогресса. А мы пока действуем по старинке и утешаем себя тем, что и старые методы не всегда плохи: погоня за наживой привела к немалому числу открытий, у нее есть свои заслуги перед культурой и наукой… Венера, Венера, — словно прислушиваясь к звучанию слова, несколько раз повторил Джефферс. — Планета будущего, на которой, быть может, сейчас возникает жизнь! Вы станете свидетелями событий, которые происходили на Земле несколько миллиардов лет назад!.. Это настолько увлекательно, что я начинаю завидовать вам. Но почему вы держите свой замысел в тайне?..
— А вы еще не знаете моего замысла. Пока я только сказал, куда полечу.
— Не понимаю.
— Сейчас поймете. Замысел мой предельно прост: я хочу ускорить развитие жизни на Венере, ускорить развитие ее биогеносферы. Если условия там таковы, что жизнь вот-вот может возникнуть или уже возникла, но еще очень слаба, то вполне можно вмешаться в этот процесс и заставить биогеносферу Венеры развиваться в нужном нам направлении… Вы спросите, как это сделать?.. С помощью более совершенной, более сильной жизни. Если предоставить Венеру самой себе, то пройдет еще несколько миллионов лет, прежде чем жизнь станет там хоть отдаленно похожей на земную, прежде чем на Венере сложатся условия, пригодные для существования людей… Но я сам занесу на Венеру земную жизнь — растения. Предки земных растений — хотя бы вон тех пальм, что растут на берегу океана, — уже прошли весь тот долгий и трудный путь, который предстоит пройти растительности на Венере. Современная земная растительность наделена приобретенной в прошлые эпохи способностью приспосабливаться к самым разнообразным природным условиям. И это вполне закономерно, потому что современные растения — это потомки наиболее живучих, наиболее гибких и стойких видов, все остальные — менее живучие, менее активные — бесследно вымерли.
Венера сегодня, так же как Земля несколько миллиардов лет назад, кажется мне похожей на оранжерею, в которой есть все — грунт, влага, тепло, но нет жизни. И мы своими руками бросим семена жизни на Венеру, и тогда безжизненная оранжерея превратится в цветущий сад. Земная растительность, унаследовавшая закалку своих далеких предков, наверняка приживется там и преобразует планету, точнее — ее биогеносферу. Она сделает там то же, что сделала на Земле в прошлом: создаст плодородные почвы, обогатит атмосферу кислородом, уменьшит в ней содержание углекислоты. По моим расчетам, уже через несколько десятилетий люди смогут жить на Венере так же, как сейчас они живут на Земле. И тогда начнется заселение Венеры. Раньше, когда людям на Земле становилось тесно, они переселялись в новые места. Но недалеко то время, когда вся Земля окажется заселенной одинаково плотно, и тогда наступит время космических переселений: люди начнут расселяться по «поясу жизни».
Ближайшая задача человечества, по-моему, и заключается в освоении других планет, в освоении космоса.
Я очень высокого мнения о людях, я верю в конечное торжество разума над всеми темными стихийными силами, над всеми, дорогой мой Джефферс, — и природными, и человеческими. Я верю, что люди изживут, как здоровый организм изживает кратковременные недуги, страсть к властолюбию, к деспотии, к стяжательству, чем так славны были прошлые века, что не останется среди людей честолюбцев, завистников, клеветников, карьеристов. Я верю, что двигать человеческими стремлениями и желаниями будет прежде всего забота об общем благе, забота человека о человечестве!..
Я не оговорился, дорогой Джефферс, сказав о кратковременных недугах — ведь человечество еще в юном возрасте; ему предстоит жить гораздо дольше, чем оно прожило, и сделать неизмеримо больше, чем оно сделало. И чем скорее мы избавимся от болезней роста, тем будет лучше…
Но все это еще не объясняет вам, почему я держу свой замысел в тайне. Я хочу, Джефферс, чтобы история Венеры была лучше, человечней, чем история Земли. Я хочу, чтобы она началась с коммунизма и чтобы никогда не ступила на Венеру нога человека, которому чужды коммунистические идеалы, коммунистическая мораль.
… К тому времени, когда Батыгин кончил свой рассказ, совсем стемнело. С океана веяло прохладой. Где-то далеко, у самого горизонта, шел атомоход, и созвездие желтых огней медленно перемещалось по черной кромке воды. А выше него, среди мелких металлических звезд, плыл необычно крупный раскаленный докрасна Марс — тускло-красная дорожка шла от него по черной глади через весь океан и упиралась в берег…
И Джефферс и Элеонора сидели молча, пораженные дерзостью замысла Батыгина.
— Это фантастично, это почти невероятно, — сказал, наконец, Джефферс. — Ничего подобного мне никогда не пришло бы в голову. — Он задумался, и никто не мешал ему. — Что ж, в этом есть даже нечто закономерное: я, раб старого, доживающего свой век общества, лечу на планету, где жизнь, должно быть, тоже угасает, а вы, представитель нового общества, летите на Утреннюю звезду, утреннюю в буквальном смысле слова: над ней только-только занимается заря ее истории! — Джефферс говорил это с легкой усмешкой, но в словах его чувствовалась затаенная грусть. — Да, у Венеры должна быть лучшая история, чем у Земли. Вы глубоко правы. Сейчас я даже не завидую вам. Я слишком потрясен. Но я верю в ваш успех, всей душою верю!
— Я тоже верю, — тихо сказала Элеонора Джефферс.
— Обидно лишь одно: ни вы, ни я не увидим расцвета Утренней звезды.
— Да, не увидим, — согласился Батыгин. — Но внуки наши увидят. И они научатся жить лучше нас.
— Будем верить в это, — сказал Джефферс. — Будем верить!
— Теперь вы согласны, что замысел этот нужно хранить в тайне?
— Конечно! Но сейчас тайну сохранить несложно, а вот после того, как вы вернетесь на Землю… Много людей полетит с вами?
— Несколько десятков человек.