Пойди поставь сторожа

Ли Харпер

– Я тебе наберу по списку, а ты пока пей, – сказал мистер Фред.

– Спасибо, сэр. – Она заглянула в список и вытаращила глаза: – Тетушка с каждым днем все больше похожа на кузена Джошуа. На что ей сдались «коктейльные салфетки»?

Мистер Фред хмыкнул:

– Мне думается, она имеет в виду «салфетки для фуршетов». Вот не знал, что мисс Александра пьет коктейли.

– И не узнаете.

Мистер Фред ушел в глубь магазина и оттуда спросил:

– Слышала уже про мистера Хили?

– Ну… э-э, – ответила Джин-Луиза, которая недаром была дочерью адвоката.

– Так

и не понял, наверно, от чего погиб. Сам не знал, куда идет и где начнет пьянствовать, несчастный старик… Сроду не видал, чтобы человек лил в себя столько пойла… Единственное его достижение в жизни.

– Но он же вроде играл на джаге? [42]

– Играл. Помнишь, когда устраивали смотр талантов в здании суда? Он всегда приходил с джагом, полным до краев, отпивал, чтобы понизить тон, потом еще, чтобы уж совсем басовито выходило, а уж потом исполнял свое соло. И вечно играл «Старину Дэна Такера» [43] , и наши дамы возмущались, да только доказать-то ничего было нельзя.

42

Джаг – музыкальный инструмент западноафриканского происхождения, глиняный сосуд с узким горлышком.

43

«Старина Дэн Такер» (Old Dan Tucker) – американская народная песня про бродягу и дебошира, с середины XIX в. исполнявшаяся «шоу менестрелей» (белыми, загримированными под чернокожих).

– На что он жил?

– Пенсию получал, я думаю. Он вроде воевал с испанцами… честно говоря, я знаю, что где-то он воевал, но вот где – не помню… Держи, вот твои покупочки.

– Спасибо, мистер Фред, – сказала Джин-Луиза. – Вот черт, я деньги забыла взять… Запишете за Аттикусом? Он на днях заедет.

– Конечно, деточка, не беспокойся. Как он, кстати, поживает?

– С утра было не очень, но у себя в конторе будет, даже когда начнется всемирный потоп.

– Ты-то когда домой вернешься?

Джин-Луиза насторожилась было, но тут же поняла, что сказано это безо всякой задней мысли, бесхитростно и добродушно.

– Когда-нибудь вернусь.

– Знаешь, я ведь был на Первой мировой, – сказал мистер Фред. – За границу меня не отправили, но эту страну я повидал вдосталь. И домой меня не тянуло, так что после войны я еще лет десять по Америке колесил, но, знаешь, чем дольше меня не было, тем сильней я тосковал по Мейкомбу. И понял однажды: либо вернусь, либо умру. Родина у человека где-то в костях сидит.

– Мистер Фред, что Мейкомб, что любой другой городишко – одно и то же. Сделаешь поперечный разрез – и…

– Нет, Джин-Луиза, это не так. И ты это знаешь.

– Вы правы, – кивнула она.

И не потому, что здесь началась твоя жизнь. А потому, что здесь люди рождались, и рождались, и рождались до тех пор, пока в итоге ты не оказалась в супермаркете «Джитни Джингл» с бутылкой кока-колы в руке.

Теперь она очень остро ощущала свою особость, отъединенность уже не только от Аттикуса и Генри.

Час за часом все, кто был в Мейкомбе – в городе и во всем округе, – покидали ее, и она подспудно винила себя.

Садясь в машину, она снова стукнулась головой. Никогда, наверно, не привыкну. В философии дяди Джека все-таки есть дельные положения.

* * *

Александра доставала покупки с заднего сиденья. Джин-Луиза открыла дверцу перед отцом; потом перегнулась через его колени и дверцу прихлопнула.

– Тебе нужна будет машина, тетя?

– Нет, дитя мое. Собираешься куда-то?

– Собираюсь. Тут неподалеку.

Она не сводила глаз с дороги. Я все могу, не могу только смотреть на него, слушать его, говорить с ним.

– Спроси мистера Фреда, сколько мы ему должны, – сказала она, затормозив у парикмахерской. – А то я забыла вынуть чек из пакета. Обещала, что ты заплатишь.

Открыла ему дверцу, и Аттикус вылез на мостовую.

– Осторожней!

– Ничего, он меня не задел. – И Аттикус помахал вслед проехавшему автомобилю.

Она обогнула площадь и по магистрали двинулась к развилке. Вроде бы здесь это случилось.

На красноватом гравии виднелись бурые пятна – она ехала по крови мистера Хили. Добравшись по грунтовке до следующей развилки, свернула направо, на проселок – такой узкий, что ее большой автомобиль занимал его весь без остатка. Джин-Луиза ехала, пока можно было.

Дальше путь перекрывали машины, поставленные наискось – задними колесами за обочиной. Она приткнулась за крайней в ряду, вылезла. Прошла вдоль шеренги машин – мимо «форда» 1939 года, сомнительно-винтажного «шевроле», «виллиса» и зеленовато-синего катафалка, где на передней дверце в хромированный полукруг было вписано НЕБЕСНЫЙ ПОКОЙ. Преодолевая страх, заглянула внутрь, увидела несколько рядов сидений, привинченных к полу, однако места для тела – живого или мертвого – не обнаружила. Сообразила, что это, должно быть, такси.

Она сняла проволочное кольцо с воротного столбика и шагнула во двор. Его, видимо, недавно подмели – на земле еще виднелись следы метелки и отпечатки босых ступней.

На крыльце домика Кэлпурнии стояли негры, кто в чем – несколько женщин явно принарядились, одна даже не сняла ситцевый фартук, другая осталась в том же, в чем работала в поле. В одном из мужчин Джин-Луиза узнала профессора Честера Самптера, директора самого крупного в округе Мейкомб технического училища для негров «Маунт-Синай». Профессор был, как всегда, в черном с ног до головы. Второго – тоже в черном костюме – Джин-Луиза не знала, но догадалась, что это священник. Зибо-старший был в рабочем платье.

Заметив ее, все дружно выпрямились и отступили, сплотились. Мужчины обнажили головы, женщина в фартуке спрятала под ним руки.

– Доброе утро, Зибо, – сказала Джин-Луиза.

Зибо, сломав строй, шагнул вперед:

– И вам здравствуйте, мисс Джин-Луиза. А мы и не знали, что вы домой приехали.

Она очень остро чувствовала на себе взгляды чернокожих. Они стояли молча, почтительно и смотрели на нее пристально и пытливо.

– Кэлпурния дома?

– Дома, мисс Джин-Луиза, где ж ей быть? Позвать ее?