Пойманные сном
Шрифт:
– Стал бы я тебя иначе звать, - пробурчал Павел.
Прислушавшись к тишине в квартире, Лёхин, не заходя, слегка нагнулся вовнутрь и шёпотом позвал:
– Дедушка домовой! Пусти в дом погостевать!
– После долгой абсолютной тишины, в которой всё-таки, будучи напряжённо насторожённым, почуял чьё-то присутствие, он снова, неуверенно переглянувшись с Павлом, позвал: - Вавила!
От негромкого: "Здеся я!" за спиной он едва не подпрыгнул, но что по той же спине холодком прошелестело - чего уж таить?
– было.
Испугавшись его резкого движения,
Профессорский домовой сидел на последней ступени лестницы возле двери в свою квартиру. Сюртучок выглядел как всегда чистым и тщательно выглаженным. Лёхин стал было нагибаться к нему, когда брякнувший с плеча Шишик ещё в полёте сцепился с выстрелившей с пола второй "помпошкой".
– Профи?
– поразился Лёхин.
– А почему не с хозяином?
– Тихо-тихо, - предостерёг домовой, подбирая с плиток лестничной площадки увеличившийся вдвое косматый колобок.
– Не дай Бог, супостаты услышат.
– Какие супостаты? Где хозяин дома?
– Куда ж ты, Лексей Григорьич, торопишься? Молод ишо, конечно, вот и поспешаешь, да ведь послушать стариков тоже надобно.
– Э-э… Вавила, может, хотя бы в прихожую зайдём?
– вспомнив, как застали домового в квартире девочки Даши сидящим на трюмо, предложил Лёхин.
– Отчего же не зайти? Можно и зайти. Тока вот… Двери в другие комнаты, пока в прихожей-то сидим, никуда не открывай, Лексей Григорьич.
И все трое ввалились в чужую прихожую - домовой впереди. Здесь уселись на старомодные стулья и тумбочку для обуви. Вавила рядом с собой не спеша положил косматый клубок, изредка зыркающий на всех двумя парами жёлтых глаз. Лёхин немедленно огляделся. Все двери, кроме входной, были плотно прикрыты. Странно, кто бы их прикрыл? Не домовой же?
– Вавила, всё, что мне рассказываешь, можно я сразу товарищу моему перескажу?
– А как же. Что ж, Лексей Григорьич, слушай, кака на нас лихоманка напала. Прошлой ночью слышу я: хозяин стонет. Да так жалостливо, да ишо как будто говорит что. Я, конечно, подошёл послушать: мож, помочь чем надо будет. А он этак жалостливо просит не убивать его. Так жалостливо, что у меня индо слёзы на глазах… Да… Вот ведь как… А и сам он будто бы плачет да ворочается, всё никак не успокоится.
Лёхин похолодел. Кажется, он знал, что за привидения стоят сейчас вокруг неподвижного тела Соболева.
– И вот он как будто бы плачет и плачет… А потом говорит: за что? За что, мол, вы меня убиваете? Хоть, говорит, скажите - за что…
Лёхин коротко пересказал Павлу услышанное от Вавилы и только хотел сказать домовому - мол, продолжай свою историю, как сыщик вдруг спросил:
– Лёхин, прости. Но ты не слишком сильно воспринимаешь то, что рассказывает Вавила? Только он начал говорить, ты даже в лице изменился. Ты уже что-то знаешь? Не поделишься?
– Павел, я верю: всё, что ты услышишь, дальше тебя не пойдёт.
– Лёхин помялся и продолжил: - Но всё равно поклянись, что этой истории никто больше не услышит. Это не моя история, но, думаю, тебе тоже стоит её знать. Пусть даже коротко. Поклянись.
– Клянусь, - серьёзно сказал Павел.
– Правильно-правильно, - закивал домовой.
– Ежели сей сыскарь будет знать, быстрей найдёте.
Лёхин метнул на него недоумённый взгляд, но, снова обращаясь к Павлу, объяснил:
– Тебе придётся поверить мне на слово. Поскольку профессор отопрётся от всего. То дело в августе, с которым мне пришлось работать, было крепко связано с профессором… Как раз в тот месяц тебя наняла моя Бывшая Жена проследить за мной. А ровно год назад, в прошлом августе, Соболева убили.
Павел недоумённо подвигал бровями, словно что-то прикидывая. Лёхин с надеждой посмотрел на него, а потом вздохнул и поскрёб в затылке.
– Павел, прими как факт, что профессор был убит год назад, но возвращён к жизни кое-кем, кого призвал из иного мира.
– Обалде-еть… А почему я должен это принять как факт?
– Потому что это долгая история, а времени рассказать в деталях маловато. Вавила, что было дальше?
– А потом пробудился хозяин, встал. Походил-походил немножко да взял со стены свои сабли кривые - и вот те крест!
– лёг спать, положив оружье-то рядом с собою. Вот ей-ей, правду говорю! А уж под утро проснулся, а я к нему зайти не могу. Не пускат меня к нему - и всё. Я и так и этак - всё равно не пускат. Ну, я подождать решился и слышу: хозяин вроде что-то поёт.
– Что?!
– не выдержал Павел.
– Ага, поёт, - подтвердил Вавила, когда Лёхин переспросил его, уточняя.
– Тако тягу-уче! Вроде как ворожбой занялся. И словеса-то такие торжественны! А как допел - так оделся и убежал.
– Что?!
– теперь ахнул Лёхин.
– Ты, Лексей Григорьич, как будто не слушаешь меня, - обиделся домовой.
– Говорю тебе - ушёл! И так и не приходил больше.
– Вавила, а ты не заметил - оружие он с собой взял?
– напрямую обратился к нему Павел.
– Как не взять? Конечно, взял. Обе сабельки свои кривые. Как есть - обе.
10.
Круглая ручка двери в зал завораживала. Нажать и открыть. Войти.
– Ну что, пошли?
– будто издалека спросил Павел.
Лёхин вздрогнул. Расцепившиеся Шишики сидели с обеих сторон от домового Вавилы и серьёзно таращились на него. А он придумывал одну причину за другой, чтобы не входить в зал, а затем в комнату Соболева. Особенно нравилась ему одна причина: если профессор смог уйти, оставив призраков из сна в квартире, не насядут ли кошмары Соболева на него, на сонного, готового в любой момент свалиться и уснуть глубоким сном? Вопрос риторический. Стороной Лёхин понимал, что он просто тянет время, чтобы в очередной раз не ощутить, как давит на плечи и на голову колючий груз незримых ладоней.