Поющая в башне
Шрифт:
– Что Вы, Елена Семеновна. Просто еду в отпуск.
– А я-то думала, что девушка, которая выгуливала Вашу собаку эти дни...
– Ничего такого. Извините, мне пора идти.
Он сдержался, чтобы не ответить грубо. Неужели Господь создал соседей исключительно для вмешательства в чужую жизнь?
В аэропорту его встретил папа. Машину купили три года назад, на день рождения. И глядя на трепетное отношение отца к черной «шкоде», он понимал, откуда взялась его собственная любовь к Булочке. Родителям нужен был большой багажник для поездок на дачу, и он выбрал рабочую лошадку. Но Самсонов-старший с первого же дня
Внешне Саша пошел в отца, - та же высокая поджарая фигура, ранняя седина и жесткие черты лица: прямой нос и тонкая сжатая линия губ. Они даже носили очки с одинаковыми диоптриями и в случае чего всегда могли друг друга выручить.
Они добрались до Петроградки меньше, чем за час. Он вырос на Колпинской улице, и после Москвы ему всегда приятно было оказаться в этом районе: никаких высоток, уютные старые дома, Ораниенбаумский садик, через который он ходил в пятьдесят первую школу. Массивное здание красного кирпича с железными воротами неподалеку - Печатный двор. Здесь все сохранило дух его советского детства. Стильные современные вывески смотрелись дико на этих потемневших от времени домах. Теперь тут трудно было найти свободное место для парковки, хотя Саша помнил, какой роскошью была когда-то единственная соседская Волга.
Отец поставил машину снаружи, на Колпинской, и они вошли через арку во двор. Хендрикс усиленно обнюхивал новую территорию. Когда-то семья Самсоновых обитала в двухкомнатной квартире, но радио стало приносить доход, и Саше удалось выкупить смежную однушку. Родители стали хозяевами завидных хором.
Парадное привычно дыхнуло кислыми щами. Мама, выследив сына через окно, уже распахнула входную дверь и с нетерпением ждала встречи. Скорее кинулась обниматься, лобызать любимое чадо.
– Держи, это тебе, - он протянул купленные в дьюти-фри духи.
– Какая красота! Я как раз хотела такие!
Впрочем, он услышал бы это, даже если бы привез ей «Огни Москвы».
– Пап, с новым годом!
– он извлек из пакета бутыль французского коньяка.
– Вещь, - со знанием дела кивнул отец.
Он был ценителем. В застекленной витрине у него подбиралась неплохая коллекция, и он любил иногда по случаю посмаковать рюмашечку.
Саша прошел в их с братом старую комнату. На месте, где стояла Димина кровать, теперь был комод с его фотографиями. И большой портрет в черной рамке на стене. Семь лет прошло. А широкое солнечное лицо на снимке все так же улыбалось.
– Привет, Димыч, - прошептал он изображению брата.
В горле снова стоял комок. Он скучал.
Вечером мама накрыла обильный стол. Все, что положено в приличных семьях: заливная рыба, кура из духовки, оливье и мимоза. Тяжесть в желудке появлялась от одного взгляда, но мамины старания были святы. Вздохнув, Саша смотрел, как она щедро накладывает ему на тарелку свои произведения. Какая русская женщина не любит накормить сына?
Мама рассказывала про свое житье-бытье, потом принялась расспрашивать Сашу. Осоловев от тяжелой пищи и жемчужин папиной коллекции, он выложил все про Варю. В рамках приличного, разумеется. Мама, конечно, возмутилась.
– Ей что, не к кому было больше пойти? Зачем тебе эти неприятности? А если тебя теперь уволят?
– Мам, никто меня не уволит.
– Не представляешь, как раздражают эти девицы, которые думают только о себе. Ехала бы, куда подальше, нашла бы себе работу нормальную. А то ишь, из Москвы уезжать не хочется! Я таких знаю, уж поверь мне. Выкинь из головы и забудь.
– Конечно. А еще лучше - пусть забьется за твою юбку и не высовывается, - Юрий Викторович говорил редко, но безапелляционно.
– Сколько можно держаться за свою задницу? Правильно он сделал. Хотя и этого мало. Он должен был пойти к этому олигарху и все выяснить. А не прятаться и скрываться, как баба. Разумеется, она ушла. А чего ты хотел? На тебя и положиться нельзя. Она ждала, ждала, что ты поможешь, а потом плюнула и ушла.
– Что ты мелешь? Смотрел бы лучше свой хоккей, - круглые щеки Елены Эдуардовны покрылись нервным румянцем.
– С чего ему лезть на рожон? Ради первой попавшейся девчонки? Ты хоть соображаешь? Его убьют, и у нас вообще никого не останется.
– Никто его не убьет.
– А ты почем знаешь? Охота проверить?
– Мам, пап, перестаньте. Все будет нормально. Это просто небольшой эпизод, лучше бы ничего не рассказывал.
– Конечно, небольшой!
– мама промокнула пот со лба.
– Обычно из тебя про девушек слова не вытянешь. А тут вон, распереживался. Небось, такая же вертихвостка, как твоя бывшая жена, Тамарка. Мне Ольга Евгеньевна из пятого дома сказала, что она четвертый раз замуж выходит.
– Флаг ей в руки!
– Саша пожал плечами.
– Это из-за Димы, да? Ты из-за него от всех отгородился?
– Не хочу это обсуждать.
– То, что он таким родился, еще ничего не значит. Я знаю, это риск, но...
– Мам, я сдавал анализ на кариотип. Вскоре после того, как... Как его не стало.
– Что это еще такое? Почему ты ничего не сказал?
– Это исследование хромосом человека. Я хотел узнать, может ли и с моим гипотетическим ребенком такое случиться.
– На все Божья воля. Но это не значит, что тебе нельзя иметь детей!
– Значит, мама. Риск есть. Высокий риск.
– Но это же не сто процентов! Ты ведь родился обычным. И мы все очень любили Димочку.
– Конечно, любили. А его сердце? А то, что он умер в двадцать пять? Я не вынесу этого еще раз.
– Есть ведь женщины с детьми. И можно усыновить.
– Я не уверен, что у меня получится принять чужого ребенка. Мам, я счастлив на своей работе, у меня есть дело жизни. На свете полно других семей с детьми, из-за меня одного человечество не вымрет. Именно поэтому у меня ничего бы не вышло с Варей. Она должна состояться как мать. Так что не переживай из-за этого.
– Ты вот так просто сообщаешь, что у меня никогда не будет внуков, и говоришь не переживать?
– она вскочила из-за стола и ушла в свою комнату.
– Ну вот, теперь соплей не оберешься, - вздохнул отец.
– А ты ничего не скажешь по этому поводу?
– Я понимаю твою логику. Не поддерживаю, но понимаю. Мое мнение - человек не должен жить только ради себя. Конечно, есть исключения. Гении, великие люди. Но ведь ты не Бог весть что такое монументальное в жизни делаешь... Эх, не мое, Сань, это дело. Поступай, как знаешь. Пойду, отравлюсь.