Поющие камни
Шрифт:
Боцманом же оказался совсем молодой человек, высокий и гибкий, похожий на гимнаста. Единственный человек, кого не видел Костя пока на корабле, был капитан. Он находился где-то на недосягаемой высоте в капитанской рубке, куда вел узкий трап с надписью перед входом: «Вход посторонним категорически воспрещен».
«Но ведь я мог и не заметить надписи, — думал Костя, стоя у трапа. — Ну, конечно, не читал! И потом, что значит «категорически»? Может, это совсем не запрещающее слово».
Костя шагнул «а трап и, оглядываясь, стал подниматься. Трап кончился, и он ступил на мостик. На другом крыле мостика весь в белом стоял штурман. В раскрытые двери рубки Костя увидел рулевого и узнал в нем знакомого матроса. Рулевой стоял перед штурвалом и, мечтательно глядя на картушку компаса, чуть-чуть поворачивал штурвал. Заметив Костю, он подмигнул ему. Костя на цыпочках подошел к рубке и заглянул в нее.
— Здравствуйте!
— Здорово!
— Как у вас здесь интересно!
— Еще бы! Тут, брат, мозг корабля!
— Это вы во что смотрите? В мозг?
— В компас! — матрос засмеялся.
— А компас?
Неслышно подошел штурман и поправил:
— Моряки говорят компас.
Костя с явным восхищением разглядывал штурмана. Ослепительно белая форма, золотые пуговицы, фуражка с белым чехлом и черным лаковым козырьком и эмблемой — все это заставило затрепетать мальчишеское сердце.
«Пожалуй, может, и взаправду стать моряком?» — подумал Костя.
— Ты что, пришел сменить Ильина? — серьезно спросил штурман.
Костя виновато улыбнулся.
— Да нет... Вижу трап... Ну я...
— Разве ты не новый рулевой?
Костя тяжело вздохнул и, вдруг осмелев, спросил дрогнувшим голосом:
— Можно мне подержаться за руль? Ну, хоть одной рукой?
— Зачем одной? Раз рулевой, берись двумя и веди корабль. Ну!
Не веря своему счастью, Костя шагнул к штурвалу и взялся за теплое, нагретое руками рулевое колесо. Матрос стоял за его спиной и внимательно следил за картушкой компаса.
— Чуть влево! — сказал он.
Костя собрал все свои силы, ведь ему надо было повернуть корабль весом в девять тысяч тонн.
— Осторожней! — Рука матроса легла на Костино плечо. — Не очень-то! А то «Киев» так рыскнет, что не сразу на курс положишь.
Штурвал повернулся с необыкновенной легкостью.
Костя вопросительно посмотрел на матроса.
— Не сломался?
Матрос подмигнул.
— Техника, брат. Руль поворачивает паровая лебедка. Мы только заставляем ее работать то вправо, то влево.
— Ну, сдавай вахту, — сказал Косте штурман, — и спускайся вниз. А не то капитан заглянет, будет нам на орехи.
В коридоре Костя чуть не столкнулся с человеком в зеленой пижаме.
— Ах, извините! — сказал Костя и вдруг радостно вскрикнул: перед ним стоял знакомый толстяк из самолета с полотенцем через плечо и добродушно улыбался, разглаживая усы.
— Ну, здравствуй, здравствуй, путешественник!
Толстяк протянул руку. Рука была мягкая, горячая.
— Я думал, вы остались во Владивостоке, — сказал Костя.
— Как видишь, не остался. Еду, брат, на остров. Что-то вроде вершины вулкана. Ну, а ты в Петропавловск?
— Нет, тоже на остров.
— Да? На какой же?
— На остров Морских львов!
Толстяк расцвел в улыбке.
— Ба, ба, ба! Вот так сюрприз!
— Неужели и вы на наш остров?
— Неизвестно, брат, еще, чей это остров. У меня, кажется, больше на него прав.
Проговорив это, толстяк почему-то схватился за живот, на лице его отразилась тревога, он что-то нащупал и, облегченно вздохнув, спросил:
— Там кто же у тебя?
— Папа!
— Кто он у тебя? Где работает?
— Он самый главный там. Директор консервного завода.
— Да? Позвольте, позвольте... Да ты же сын Бориса Петровича Громова. Костя кивнул.
— Вы знаете моего папу?
— Нет! Но мне о нем говорили. Я тоже самый главный на этом острове, только твой папа над рыбой и крабами, а я над погодой. Я, брат, директор метеорологической станции. Вот какие дела. Ну, будем знакомы. — Толстяк еще раз пожал Костину руку. — Ну, до скорого свидания. Я, брат, решил освежиться в соленой водичке.
— В море?
— В ванне.
И они захохотали так громко, что дверь одной из кают приоткрылась, из каюты выглянула красивая спутница толстяка. Она узнала Костю и поздоровалась.
Толстяк сказал:
— Представь, это сын Бориса Петровича Громова.
Она удивилась и сказала:
— Я очень рада, — и закрыла дверь каюты.
— Нет, это прекрасно! — сказал толстяк, хлопнул Костю по плечу и пошел принимать ванну, а Костя побежал к маме, чтобы рассказать ей об этой интересной встрече.
Вечером Костя с мамой вышли на палубу провожать солнце. На корме толпились пассажиры. Они, жмурясь, глядели на багровый шар, низко повисший над водой. На солнце набежала тучка и сразу запылала золотисто-алым огнем.
— Как жар-птица! — крикнул Костя.
Все посмотрели на Костю с улыбкой. Действительно, туча и солнце, слившись, напоминали птицу с пышным хвостом. Хвост у жар-птицы взметнулся к небу, красные, золотые, перламутровые перья отразились в воде, будто застелили море шелковой тканью. А птица уже пила воду, опускаясь все ниже и ниже в огненное море. Вот она скрылась совсем, только хвост еще виднелся над водой. Но вот последнее перо вспыхнуло и исчезло, оставив на небе золотую пыль.