Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

СЕРДЦЕ АДАМА

Да, плоть Адама из рыжей глины, Земли и крови глубокий вздох, — Я лягу грудью на дно долины Молчать и слушать, как зреет мох. В тугом наплыве прижать ладони К прогретой солнцем живой земле И плавить сердце в крутом разгоне От плеч до горла и до колен. И взмоет радость сырого гнева, Загнется дыбом немая кость, — И рядом ляжет покорно Ева Вместить всей плотью любовь и злость. Когда же к новой весне в долину Сойдутся звери на дым жилья — Я покажу им со смехом сына, С таким же рыжим лицом, как я.

* * *

Что

делать мне с моей тяжелой кровью, Чью плоть еще угрюмо раздавить? Душа моя, в страданьи и любви Ты с каждым днем всё жестче и суровей. Не сердца ход под выгнутым ребром — Протяжный крик и мускулов разрывы, — В сухой зрачок медлительно и криво Скользит луна багровым топором. В исходе ночь. Размеренней и глубже, Как беглый зверь, туманами дышу, — Ты на заре к степному шалашу Придешь назвать меня покорно мужем. Еще один нетронутый удел Перепашу для горестного сева, — И хлынет вспять, без радости и гнева, Слепая кровь, тяжелая от дел.

* * *

Борису Бродскому

Я вырезал его из дуба, В широкий нос продел кольцо, — И медленно, сырой и грубый, Он повернул ко мне лицо. Зеленой медью и железом, При дымном свете фитиля, Я приковал его над срезом Передней части корабля. Когда же по холодным тросам Скользнула влажная заря, — Я приказал моим матросам Поднять в молчаньи якоря. И за кормой, где след широкий Белел над шаткой глубиной, Все измерения и сроки Распались выгнутой волной. В немых столетьях неизменный, Безмолвно идол с высоты Глядел, как брызгами и пеной Века дробились о борты. Но в пору бурь, когда великий Сбор смерть трубила в черный рог, — Гремел цепями огнеликий, Преображенной бурей, бог.

* * *

Ты рада горькому куску Неповторимого обмана, Но эту жесткую тоску Я перекладывать не стану. Не эти плечи понесут Тяжелый груз звериной доли, — Но хрупкий девичий сосуд Уже мутнеет поневоле. И разве можно пережить Все эти отсветы и тени, Когда от правды и от лжи Мои сгибаются колени? Когда дорожная клюка Сама собой шаги торопит И неглубокая река, Как океан, следы затопит.

* * *

Песок и соль. В густых озерах Дрожит ослепшая луна; Каленые стальные шпоры — В живое мясо скакуна. Сухая пыль сверлит и режет Перержавелые зрачки, И сушит скулы острый скрежет, Стегающий солончаки. Но сердца стук и звон копыта, И рядом скачущая тень — Обломки взорванного быта, Мифический вчерашний день. Степной песок засеян смертью, — Вдыхая запахи беды, Веселый волк, горячей шерстью Мету кровавые следы. На конской гриве запотелой Не дрогнет цепкая ладонь — Пусть топчет гибнущее тело — Тебя — рыжеголовый конь.

КРОВИ ЗАКОН

Пускай топор на черной плахе Срубил мне голову долой, Ты подними ее из праха И

скрой тихонько под полой. Но если смерть не разделила Единый узел наших дней, Но если любишь, как любила, — Не плачь в отчаяньи над ней. Нет, обнажи в ночи с надеждой Любовью взласканную грудь И чутко слушай под одеждой Мой жизнью озаренный путь. И если радостью зальется Душа смятенная твоя, И если плоть моя забьется Под сердцем в жажде бытия, — Дай знать мне долгим поцелуем О воскресении моем, И до зари еще войду я Поющей радугой в твой дом.

ИЗ ПЕСНИ О КОРОЛЕ

Ныряют в сугробах молча, Любой — до кости король; Веселые зубы волчьи — Морозная злая соль. Мы знаем их смех и голод, И глаз голубой огонь; Мы знаем, что нож и холод Прожгут королю ладонь — Зажатый полярным кругом, На лыжах бежит к реке, И мутно белеет вьюга На смуглой его щеке. И каждый сухарь в котомке, И каждый заряд в стволе — Сто миль одичалой гонки, Тревожный скупой ночлег — Оставлен привал короткий, Смех, полюс, любовь и боль В дырявой индейской лодке Везет молодой король. Но львиные кудри белы, Морщинами скошен рот, Рассеянный взгляд несмело Скользит по замку ворот. И дом обошел неловко, И будто похож на нас — Пора, изготовь винтовку, Бей прямо в ослепший глаз.

* * *

Для слепого — одна стезя, На которой и днем — ни зги; Ты сказала — меня нельзя, Если можешь — люби других. Для глухого слов'a — немы, Как услышать тебя я мог? У любви все пути прямы, Все ведут на один порог. Ты сказала — гляди, стара, Разве можно любить старух? Через год подрастет сестра, Если хочешь — люби сестру. Обнимала — последний раз — Долго ржал по дорогам конь — Как уйти от любимых глаз, Если нежность стучит в ладонь?

* * *

Мой круглый щит из дерева и кожи, С решетчатым узором по краям, — Сто золотых пластинок в светлой дрожи Вокруг него подобны трем ручьям. Для твердости — тугую сердцевину Железная подкова облегла, И кровь врага до верхней половины Пред боем щит мой трижды обожгла. Он вождь вождей. Оранжевый и синий, Как глаз змеи, — ременным языком В мой локоть врос, и темный жар пустыни Струит в меня расплавленным песком. И вот — гляди. За то, что ты сурова, Смугла лицом, угрюма и хитра, — Моим щитом от холода ночного Я грудь твою накрою до утра.

* * *

Так гони же сквозь ветер кобылу, Ты, которой упорнее нет, Чтобы только метели завыли В твой сверкающий, вздыбленный след. Так стегай же арапником звонче По ушам запотелым коня, Чтобы свора неистовых гончих Пронизала навылет меня — Не трубите в рога по дуброве, Не трубите в рога, говорю — Пусть ускачет, закинувши брови, В грозовую густую зарю. Пусть — пылая губами тугими, Загибая шелка на лету — В бездорожье с другими, с другими Гонит вьюгой свою красоту.