Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

1931

* * *

Я грезил в сонной тишине, Ненарушимой и безбрежной, И было странно слушать мне Твой плач, и жалобный и нежный. В пустынной спальне, без огня, Я был объят мечтой иною, — Ночь, ночь овладевала мною, Качала и влекла меня. Твои упреки облекал Глухой прибой в размер певучий, И вот — в молчанье стих летучий, Стих быстротечный возникал. А я лежал, закинув руки К каким-то темным облакам, Я плыл в невозмутимой муке Навстречу дальним маякам. И папиросы пепел жаркий, Дрожавший где-то в стороне, Мерцал

сквозь сон звездой неяркой В подводной, в черной глубине. Но, захлебнуться в ней готовый, Почти уже касаясь дна, Я различал твой профиль снова На фоне мутного окна — О, если б знала ты, какие Хлестали волны в этот час, Какие зарева морские Во мраке озаряли нас.

1931

НОЧЬЮ

Поздней ночью зажигаю Одинокую свечу. Не до сна мне. Я шагаю, Вспоминаю и молчу. Тихо, мирно за стеною, Городская ночь пуста. Даже ветер стороною Не заденет в ней куста. Даже куст в сыром тумане Черной веткой не качнет — Даже кот мой на диване Сонных глаз не разомкнет.

1934

* * *

Зима. Трубящая эстрада, Веселый выворот флажка, — Кружится резвая наяда На гладком зеркале катка. Влюбленных возгласов не слышит, Не размыкает нежных губ — Полярным жаром солнце пышет На медном развороте труб. Стуча коньками, выбегает На лед румяная орда, И вдруг звезда, треща, врастает В твердыню лопнувшего льда. Отважно розовеют лица, Вдали дымится белый прах, — Вся в горностае и в стихах Сегодня зимняя столица. Поклон, наклон, — и вот, с разгона, — (Метка рука) — издалека — Удар лукавого снежка В седое золото погона. Какой ожог! Но скоро, скоро! — Преодолен мундирный плен, — Летит с морозной трелью шпора В охват услужливых колен. И, весело гонимый вьюгой, С прохладным зноем на щеках, Я на серебряных коньках Лечу с приветливой подругой.

1934

* * *

Где с вечера прожектор скудный Задернут сеткой дождевой, Корабль безмолвный и безлюдный Проходит тенью огневой. И стала ты неразличима, Тебя как сном заволокло, И только влажный запах дыма Порывом ветра донесло. Счастливый путь, — еще не поздно — Но дальний трепет фонаря, Но в море первая заря, — Отныне всё нам будет розно. Душа души едва коснулась — И дрогнула, уязвлена, И как балтийская волна В тумане дождевом проснулась. Бурлит, клокочет, берег гложет, Без отражений, без лучей, Седые кольца пены множит, И мутный блеск ее — ничей.

1936

ВЕНЕЦИЯ

Здесь тайны строгие забыты Для смеха праздничных гостей, Здесь все сокровища открыты Для туристических затей. Вотще крылатый лев маячит В высокой лучезарной мгле, — Никто его на всей земле Не воспоет и не оплачет. Он молча смотрит с высоты На нищую свою столицу, Он хмурит мертвые черты, — Но мертвым ничего не снится. Увы. Под небом голубым Жизнь кажется давно ненужной, Как этот пароходный дым Над Адриатикой жемчужной… Прими и не ищи иного, Но ради прошлого убей Хотя бы пару голубей Обломком мрамора цветного.

1937

ЛУНА-ПАРК

Взлетела

яркая ракета И с треском лопнула. И вдруг Весь зримый мир, весь древний круг Распался на осколки света. Всё с громом рухнуло за нею, В глухую закатилось ночь, — Качели откачнулись прочь, И черный тополь стал чернее. Внезапной вспышкой огневою Ослеплена, оглушена, Душа в паденье дуговое Как в черный вихрь увлечена. И, пробудясь, уже не сразу Земную скудость узнает, — Крутую арку в пятнах газа, Высокий тополь у ворот…

1937

* * *

На шумных братьев не похожий, Весь день прихода ночи жду, А ночью слушаю в саду, Как вызревает слово Божье. В мерцанье лунного столба В густой листве таится лира, И ствол недвижный — как труба, В которой замкнут голос мира. Вот резвый ветер налетит — И заиграет мрак привольный, Всколышется, зашелестит И бурным пеньем возвестит, Что ныне молвит Безглагольный.

1937

* * *

Как часто на любовном ложе, Целуя милые уста, Мы думаем всё то же, то же, — Душа ленива и пуста. Обласканные нами плечи Как бы царапаем зрачком И страстные лепечем речи Чужим враждебным языком. И беспокойно шарит — бродит В сосущей темноте рука, И нужных спичек не находит, Не зажигает огонька, — Но в дебрях столика ночного, Где наспех брошено белье, Дрожа, ощупывает снова Старинной бритвы лезвие — А утром, ночь припоминая, Мы медленно глотаем стыд Иль плачем холодно навзрыд — О, бедная душа земная!

1937

* * *

На берегу большой реки С одеждой оставляю тело. Дрожат и шепчутся несмело Над гладью водной тростники. И вот — переступил черту, В речном тумане молча таю И уплываю, уплываю В ликующую пустоту. Так это смерть? Но ясный день В меня проник теплом и светом, И ночь моя — простая тень В простом и светлом мире этом. Всё — глубина и синева, Слегка одетая волною, И только узкая трава Плывет, качается со мною. Здесь каждый стебель полон мной, И всё полно моим дыханьем, Я проливаюсь в мир иной Одним безбрежным колыханьем. Колеблюсь в зыбкой глубине, Влекусь за облаком бегущим, И жалость смутная во мне Ко всем усопшим и живущим.

1937

* * *

Когда с работы он идет, Устало разминая ноги, Когда у стойки пиво пьет, Бранит погоду и налоги, — Кто в резких бороздах чела Отыщет след страстей мятежных? Кто в черноте одежд небрежных Узнает тусклый след крыла? Увы, над гулкой бездной мира Тысячелетия прошли, Изгнанник вольного эфира Стал пленным пасынком земли. Блеск рая, грозный мрак паденья — Зарыты в мутных тайнах сна, — Земная жажда разрушенья Земной душе его дана. И часто, заглушая речи Праздновраждующих сторон, В трескучий говор человечий Как нож вонзает слово он. И снова в кабачке убогом, Старинный спор не разреша, В единоборство с мертвым Богом Вступает мертвая душа. Его никто не прерывает, Ответный голос не звучит, Внимательная ночь молчит, — Но солнце в мире убывает.