Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Корвин-Пиотровский Владимир Львович

1944

ДВОЙНИК

Весенний ливень неумелый, От частых молний днем темно, И облака сирени белой Влетают с грохотом в окно. Земля расколота снаружи, Сосредоточена внутри, — Танцуют в темно-синей луже И лопаются пузыри. И вдруг, законы нарушая, Один из них растет, растет, И аркой радуга большая Внутри его уже цветет. Освобождаясь понемногу От вязкой почвы и воды, Он выплывает на дорогу, Плывет в бурлящие сады. И на корме его высокой Под флагом трепетным возник Виденьем светлым иль морокой Мой неопознанный двойник. Я рвусь к нему, но он не слышит, Что я вослед

ему кричу, — Под ним сирень как море дышит, В своих волнах его колышет И влажно хлещет по плечу.

1944

ОЧКИ

На письменном столе блистают Очки в оправе роговой, Там люди весело взлетают И падают вниз головой. Там плещется окно цветное, И дверь косая, как крыло, Законам физики назло, В пространство выгнута иное. Лучистая цветет среда Меж нами и заветной дверью, — Взойдем (иль спустимся) туда, Навстречу снам и суеверью. Там ярко оперенный змей, Предчувствуя грехопаденье, Покажет чудное виденье Душе взволнованной твоей. И в жарком фокусе стекла Возникнет лик знакомо-странный, И ваза посреди стола С букетом зелени туманной, — И кресло, крытое чехлом, На спинке тронутое молью, — Мир, переполненный теплом, Любовью и привычным злом, Весь освященный нашей болью.

1944

* * *

На пыльной площади парад, Все улицы полны народа, — Весенний ветер и свобода В пустынный удалились сад. Там полдень в синеве прохлады Горстями солнце раздает, Он весь щебечет и поет От карусели до эстрады. Он мачту белую свою Украсил флагом горделивым, Он, как разбитую ладью, Качает утлую скамью С каким-то пьяницей счастливым. И вдруг подхваченный волной, Слегка скрипя на поворотах, Сад уплывает в мир иной, Лежащий на иных широтах. И, различимые едва, Земли невидимой предтечи, Дымятся, как большие свечи, На горизонте острова. Предчувствуя их приближенье, Бродяга открывает глаз; Его смущает, в первый раз, Морское головокруженье. Мир непривычно изменен, Ветвистый мрак струится рядом — Над медленно-шумящим садом Таинственный проходит сон.

1944

ФРЕГАТ

На рынке, пестром и крылатом, Где в синем воздухе весны Торгуют луком и салатом И наскоро пекут блины, — Цветя багдадскими коврами, С отметкой паспортной — пират, — Стоит, обточенный ветрами, Сорокапушечный фрегат. И, скаля солнечные зубы (Их каждый был бы рад украсть), Матросы весело и грубо Поносят городскую власть. Пожарные на них взирают Недружелюбно, искоса, Зевак прохожих оттирают, Вылавливают голоса, — И, овладев пространством голым Между молочной и мясной, Развязной черни площадной Грозят жестоким протоколом — И, в первый раз за много лет, Над этим морем говорливым Седой непризнанный поэт Почувствовал себя счастливым. Прельщенный буйной небылицей, Он из чердачного окна Не камнем падает, но птицей Летит в гнездо свое для сна.

1944

* * *

Под вечерок, с женой поджарой, Банкир гуляет напролом, — На перекрестке ангел старый Их робко трогает крылом. И удивленная немного Павлинье-радужным пером, Жена отщелкивает строго: — Бунтовщикам не подаем. — Вы верить в Бога не хотели, — Теченье нарушали сфер, — Как глобус землю вы вертели, — Ниспровергали и свистели, — — Вы в ночь, мятежный Люцифер, — Падучим камнем отлетели. И муж промямлил кое-как: — Вы стали тут чернорабочим, — Вы голодаете. А впрочем — Он протянул ему пятак. Они отходят шагом праздным, Нарядной обувью стуча, И в небе мутно-безобразном Не видят узкого луча. А вдоль домов уже несется, Весь в клочьях пены, жеребец, — Он черной бурей к ним дорвется, Он их настигнет наконец. Он туго-кованным копытом Хрустящий череп обожжет, — Он задыхается. Он ржет О мире грозном, но забытом.

1944

* * *

Из подворотенной дыры, Куда жара не досягает, Горбун лохматый предлагает Прохожим детские шары. И шагом медленным, вразвалку, Банкир подходит к горбуну, Он долго, опершись на палку, Глядит на пеструю волну. И вдруг — от перстня до портфеля — Банкирский дом преображен, — На мой почтительный поклон Он морщит брови еле-еле. Я постигаю, — близ меня Из крови мутно-тепловатой, Из мглы сигарного огня Творится мир замысловатый. Зажатый в улице пустой Меж рестораном и аптекой, Перед банкиром и калекой Кружится шарик золотой. Он полон солнечного света, Он вырастает на лету, — Звезда цветная иль планета, Стремящаяся в высоту. И мы глядим, глядим все трое, Полуоткрыв по-детски рот, На это небо голубое, На этот ангельский полет —

1944

* * *

В большом шкафу библиотечном, Где старый глобус накренен, Где время в мячике беспечном Оглушено со всех сторон, — Где покоробленная полка Философам отведена, — Ночная бабочка из шелка Располагается для сна. На звездный атлас осторожно Легла, как пурпурная тень, — И возникает непреложно В пустынных окнах новый день. Я крылья складываю тоже, На вешалку бросаю их, Теперь они на плащ похожи Под ворохом одежд моих. И ты, войдя ко мне дозором (Так нежность требует твоя), Отметишь равнодушным взором Их полустертые края.

1946

СКВОЗНЯК

Стаканы в зеркало швыряя, Звеня осколками стекла, Сквозняк возник из-за угла, — Всё возмущая, разоряя (Прием знакомый повторяя), Он вымел комнату дотла. О, ветер, ветер! Дверь рвануло Вон из освистанной глуши, — Вслед занавеска промелькнула И, пробкой хлопая, хлестнула Край взбудораженной души. И все бумаги без разбора, Сверкая птичьей белизной, В косом полете вдоль забора Переметнулись в мир иной. А впереди, найдя дорогу К непоправимым высотам, Стихи распались по листам, — (Но ввысь уходят понемногу, Чтоб затеряться где-то там).

1949

* * *

На землю пала ночь глухая, — В тени разбитого ствола Таится ангел, отряхая Прах с помутневшего крыла. Он поднял руки, он уходит От грустных, но привычных мест, Он взоры к небесам возводит, Где Млечный Путь и Южный Крест, — И скорбными следит очами, Как падает в ночную тьму, Как бы язвимая лучами, Душа, внимавшая ему.

1937

* * *

Глядится в зеркало чудак И видит небо за собою, И башню с каменной резьбою, Подвешенную кое-как Над бездной дымно-голубою. По горной лестнице, пыля Дорожной обувью разбитой, Безмолвно ангел деловитый Нисходит в тихие поля. Благословляет день весенний, Ручей болтливый как всегда, И пастухов, и их стада, И дым разрушенных селений, — Живых и трупы вдоль дорог (Колосья жатвы неумелой), Косматый многолетний стог, И бесприютный череп белый, Поскрипывающий у ног. Сойди, вечерняя прохлада, На все их скорбные дела, — Здесь нет забвенья, и не надо, Но глубь земная сберегла Росток для будущего сада, Живые соки для ствола.