Пожар страсти

Плейн Белва

«Господи, прости меня за ложь, но как иначе мне спасти себя? Ведь я не поджигала офис!»

Джеральд достал из кармана маленький пакет, завернутый в бумагу, извлек его содержимое и, отодвинув в сторону несколько книг, выложил на стол.

– Тогда как ты объяснишь это?

Гиацинта ошеломленно смотрела на маленькую пудреницу, губную помаду и расческу – то, что они купили на левом берегу Сены близ музея. На каждом предмете была черная ленточка с именем изготовителя.

– Все это я нашел на траве между кустами азалий и тротуаром, едва

рассвело. – Джеральд вдруг понизил голос: – Больше никто об этом не знает. И никто, кроме нас, не должен знать.

У Гиацинты брызнули из глаз слезы.

– Зачем ты это сделала, Гиа?

«Боже мой, это случилось, когда я споткнулась и уронила сумочку».

– Я не поджигала! Должно быть, это из-за сигарет. Я прочитала твои письма и обезумела. Я хотела только уничтожить ее вещи, а потом еще и твои. Я пришла в бешенство. Неужели ты мне не веришь? Но я не устраивала никакого пожара!

– Даже если я поверю тебе, – все так же мягко проговорил Джеральд, – поверят ли тебе другие? Как ты объяснишь, что оказалась в моем офисе среди ночи? Это очень похоже на поджог, а поджог – совсем не шуточки. Это преступление.

– Даже если это сделано неумышленно?

– Да, Гиа, даже в этом случае. Не забывай, что, даже если ты сделала это неумышленно, в результате пожара погиб человек.

Гиацинта ошеломленно посмотрела на Джеральда.

– Это уголовное преступление, – продолжал он. – Первой либо второй степени. Вероятно, это – преступление второй степени.

– И что это означает? – шепотом спросила она.

– Полагаю, двадцать лет за поджог и столько же за убийство.

– Откуда ты это знаешь?

– От адвокатов и представителей страховой компании.

– Ты уверен?

– Наведи справки. Выясни сама. Но не беспокойся. Ты вне подозрений. По крайней мере пока.

Гиацинта вспомнила огромный живот вдовы, обтянутый дешевым черным платьем, перепуганные глаза мальчишки. И еще увидела себя за решеткой.

– Я хочу умереть!..

– Нет, Гиацинта.

– Я не должна жить. И не хочу жить.

– Ты, без сомнения, должна жить. Ты хороший человек. Ты невинна и безобидна, как говорит твоя мать.

– Что же мне делать?! – воскликнула она, ломая руки. – И что собираешься делать ты?

– Я не собираюсь ничего делать. На моих устах печать. Поверь мне. Даже если бы я не беспокоился о тебе, то был бы наверняка обеспокоен судьбой Джерри и Эммы… Пусть у них останется доброе имя. Арни и я, в особенности Арни, положили солидную сумму в банк на имя вдовы. И мы намерены пополнять ее.

Некоторое время они сидели молча. Затем Джеральд взял газету и стал читать, словно это был обычный благополучный вечер. Потрясенная Гиацинта долго наблюдала за ним. Затем, чувствуя, что ею овладевает отчаяние, встала.

– Мне нужно прогуляться, – сказала она. – Пойдешь со мной?

– Нет, я подожду здесь, пока ты вернешься.

Было уже почти темно. Многократно исхоженные улицы казались незнакомыми и недоброжелательными. Фасад дома походил

на чье-то странное лицо, входная дверь напоминала рот, а окна второго этажа можно было принять за глаза. На лужайке огромный кот так свирепо набросился на зазевавшуюся птицу, что Гиацинте стало не по себе. Отвернувшись от жестокого зрелища, она направилась домой, чтобы посидеть на террасе в кресле, в котором сиживал Джим.

«Я катилась вниз уже многие месяцы, – размышляла Гиацинта. – Это началось задолго до нашей поездки в Европу. Собственно говоря, поэтому-то мы и поехали. Точнее, я поехала. Арни знал. Он добрый и умный человек. Возможно, он знал, что Джеральд разлюбил меня».

Стало совсем темно. Часы в зале пробили одиннадцать, однако Гиацинта продолжала сидеть наедине со своими мыслями.

«К чему я пришла? Чего добилась своей яростью и неосторожностью?» И опять перед ее глазами возник образ вдовы и мальчугана. Увидела она также Эмму и Джерри.

«Да, я катилась вниз и вот достигла дна. Но я должна начать карабкаться наверх. Должна учиться жить под страхом. Должна заставить Джеральда полюбить меня снова, как это было в самом начале. О Господи, помоги мне!»

Земля, трава, ограда, весь дом были окутаны тьмой, но вверху виднелось светлое от звезд небо. И эти древние солнца стали нашептывать ей о мужестве, о том, что необходимо выбраться из бездны.

– Пойдем, – сказал вдруг оказавшийся возле нее Джеральд. – Пойдем наверх. Я дам тебе снотворное.

– Ты же знаешь, я никогда не принимаю таблеток. Мне они не нужны.

– Сегодня нужны. – Он протянул руку и поднял Гиацинту с кресла. – Пойдем наверх.

– Тебе надо взять себя в руки, воспользоваться чьей-то помощью, – сказал ей Джеральд на следующий день.

– Как печально и горько, что мы с тобой должны прибегать к помощи посредника.

– Это не совсем точно, Гиацинта. Я вовсе не имею в виду посредника.

Они были на кухне после ухода детей в школу. Расставив посуду на полках, Гиацинта села за стол.

– В этом нет никакого смысла, – сказала она.

– Думаю, что есть, Гиацинта.

То, что Джеральд называл ее полным именем, не сулило ничего хорошего, тем не менее она спокойно возразила:

– А я так не думаю. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы пережить эту страшную беду, и надеюсь на твою помощь. Я знаю, что смогу.

– Я помогу тебе. Я заплачу за все, как делал это всегда.

Джеральд наверняка понимал, что она имеет в виду, и сознательно уходил от этого. Сейчас, стоя в дверях кухни, он походил на незнакомца – высокий, безукоризненно одетый и слишком импозантный для этого скромного интерьера. На ум приходило слово «отчужденный». И еще – «осуждающий». Холодный и замкнутый, не сомневающийся в себе – в нем трудно было узнать того погруженного в занятия студента, который пришел однажды утром в музей не так уж много лет назад. Когда и каким образом произошла эта метаморфоза?