Пожарский 3

Войлошников Владимир

— Дружба дружбой, а табачок врозь? — усмехнулся Кузя.

— Во! Правильно мыслишь, парень!

— Или они что-то знают, что крестьян с рук сбыть хотят, — предположил я. — Или, кстати, ещё вариант: хотят ловушку на нас поставить да прижучить, вызнать с пристрастием: что и зачем мы такое хитрое затеяли.

— М-н-да? — засомневался Змей. — Ну, пусть попробуют на меня ловушку организовать.

Я представил Змея в боевой форме с накинутой на одну из голов верёвкой, за другой конец которой держится засадник. И Змеево: «Н-ну, ты меня поймал — доволен?!»

Смешно, конечно. А с другой стороны…

— Юриста не пришибли бы нам.

— Не пришибут, — Горыныч нахмурился. — В кабинете его посажу. Документы проверить — портальчик открою для бумаг, верно? Да охрану из кхитайцев поставлю. Тем всё нипочём, хоть из пушек пали, хоть магостатикой шарашь.

— Это одобряю.

— Ну что, пошли на Драконий, за работниками?

— Да я их уж забрал! — Горыныч потёр руки. — Ох, брат, красота будет! Горуш напросился остаться, говорит, в Засечине ему делать особо нечего, и, раз уж ты поручил ему всё по красоте под застройку подготовить, хотел бы поработать сверхурочно.

Зная обстоятельный и размеренный характер элементаля, я согласился. Вот уж кому вообще всё равно — день… ночь…

Горыныч не утерпел похвастаться мне стопкой очередных заключённых договоров, и мы немного замешкались, а проходя к ужину, я увидел в окно, что из обчественной столовой выходят мужики и располагаются по лавкам и брёвнам, разбросанным по двору.

— А чего это они по домам не идут? — удивился я, притормозив. — Или местные домовые их не любят?

— Странно, — Горыныч тоже остановился у окна. — Федя, рабочие почему по домам не идут?

Фёдор подошёл ближе и вместе с нами выглянул на улицу:

— Надо полагать, ожидают объявления, что рабочий день закончен. Или же что он будет продолжен.

— Ну, вы уж хватили! — чуть не возмутился я. — И так в восемь утра начали. Что же, мужик и день и ночь работать должен? Правила такие нынче? Спать хоть разрешают?

Фёдор глазом не моргнул:

— Начали мы, Дмитрий Михалыч, ужас как по крестьянским понятиям поздно. Они все тут к шести собрались, кто и раньше, да два часа балду пинали, рассуждая, что «господа баре решають». А когда эти мужички зимой на подработку нанимаются, мастерские их используют нещадно, с пяти утра и до глубокого вечера. Кто до восьми, а кто особо жадный, так и до десяти, как на Андроновских мануфактурах, например. А платят копейки, объясняя тем, что мужиков много, а мест мало, да и временные они. Ну, посредине часок на обед дозволяют.

— Кудряво устроились! — мрачно оценил я.

Шестнадцать часов с малым передыхом пахать! Да даже и четырнадцать, один хрен. Только до дома дотопаешь да голову до подушки донесёшь — уже и вставать пора. Я лично считал, что с восьми до семи, пусть и с часовым перерывом, на морозе намахаться топорами — более чем достаточно, чтоб отработать кров, дрова и пищу. Единственное, что меня беспокоило — не сочтут ли мои мужички этакое послабление нашей личной слабостью и мягкотелостью? Могут ведь.

— Вот что. Поди объяви, что завтра начало, как они любят, в шесть утра. К одиннадцати возвращаемся сюда, и до обеда будут уроки, так что сейчас в своих десятках пусть запишутся: кто грамоте разумеет, читают только или пишут тоже, и бегло ли, какому счёту обучен: лишь сложение и вычитание или же помножать-делить способны, и до какого предела. Смыслят ли в устройстве человеческого тела и болезнях.

— А это зачем?

Я на секунду задумался:

— Впрямь, незачем. Нанесут ведь околесицы. Чтение, письмо и счёт. А с телом и так разберёмся.

— Да на кой тебе тело-то сдалось? — удивился Змей.

— Хочу, чтоб в каждом дому соображали, как правильно первую помощь оказывать. И как раны обрабатывать.

— Думаешь, до Енисея докатится? — сразу сделался серьёзным Змей.

— Кто его знает? А вдруг?

Двор всё больше наполнялся мужиками.

— Так что же, ваша светлость, — Фёдор, делавший себе рабочие пометки, не торопился закрывать блокнот, — ничего с собой приносить не надо?

— Да где им взять. Завтра и выдадим. Канцелярии у нас целый склад, каждому по тетрадке да по карандашу, вот и вся недолга. Кто будет стараться и успешно программу осваивать — денежная премия и подарок от меня на новоселье в придачу.

— И от меня, — добавил Горыныч. — Объявляй скорей, да давайте жрать, пожалста, живот уже подводит.

— Пошли, учителей наших обрадуем, что кроме маленьких крестьянских учеников у них будут ещё и большие.

— И Ирину. Или ты хочешь, чтобы кто санитарное дело преподавал? Юля?

— Да нет уж, Юля в отношении немагов не такой уж и мастер. Ирина. Надо ей сказать, чтоб построже держалась, по-докторски, как она умеет.

СНЯВШИ ГОЛОВУ, ПО ВОЛОСАМ НЕ ПЛАЧУТ

Марина Мнишек

Настя Салтыкова новую русскую царицу волновала мало. Точнее, абсолютно не волновала, от слова совсем. Мариной двигал животный ужас, стремление оказаться как можно дальше и от этого места, и от наполняющих его людей.

Когда явился Юрий Трубецкой, оно отослала фрейлин вниз под предлогом собирать вещи, а сама встретила его в опочивальне, величественно выпрямившись у стойки кровати, рядом с которой ползала вчера.

Марина сморгнула дурные воспоминания и вопросила Трубецкого, называя его на польский манер:

— Ежи, верен ли ты мне, как до этого клялся?

Юрий покосился на разбросанную постель и слегка покраснел:

— Верен, моя царица, и готов делом и всей жизнью моей подтвердить мои слова.

Марина едва не поморщилась. Ну, что за невозможный пафос! Зато теперь ясно, как следует разговаривать с этим романтическим дураком.

— Сказала ли тебе сестра об открывшихся страшных и предательских обстоятельствах?

Юра, прямо глядящий ей в глаза, настороженно покачал головой.

— Они ужасны. Альвийская ведьма замыслила устранить русское самодержавие, превратив Русское Царство в колонию Оловянных Островов. Для этого она магически воздействует на царя Дмитрия, полностью держа его под своим контролем.