Пожарский 4

Войлошников Владимир

— Дай! — она вырвала листок, пробежала глазами… вернулась к началу… Все признаки указывали на то, что там действовал её старый враг. Значит, догадки были верны, и Ярэнью прятали там! — Проклятье! — за левым плечом Морганы пыхнул и рассыпался чёрным пеплом сгусток тьмы.

Секретарь инстинктивно отшагнул. Моргана скомкала листок:

— Иди! Нет, стой! Отошли срочное сообщение координатору Европейской Коалиции: все силы должны немедленно выдвинуться, дабы прибыть в Русское Царство не позднее двадцатого марта.

Особенно это касается франков! Пусть только попробуют снова начать заливать, что броня у них размокла или колёса отвалились — пожалеют, что на свет родились! И поляков пусть встряхнут, хватит в самовольность играть! Всё. Иди!

Моргана раздражённо смахнула со стола пасьянс и заново расправила записку. Вылез, значит, из своей берлоги, великий жалельщик людишек! Некстати, очень некстати. Подкинуть ему, что ли, забот, чтоб меньше рыпался? Там, кажется, тёмные дварфы не весь должок за свою автономию отработали. Надо бы им недвусмысленно намекнуть, чтобы элементалей под Байкальским дном пощипали. Работа, само собой, опасная. А кому сейчас легко? Элементали завозятся — Костчею по месту постоянного обитания мороки прибавится.

Моргана потёрла руки и достала из-под стола шар тёмного стекла.

СНИМАЯ МАСКИ

Если вы думаете, что возникшие у моих домашних и гостей вопросы как-то сами собой рассосались, то нет. Несколько дней они терпели (возможно, ждали от меня каких-то разъяснений), но ничего не дождались. Я понимал, что количество странных фактов, удивительных совпадений и случайных оговорок начинает зашкаливать, но даже представить себе не мог, как начать разговор.

Что — выйти за обедом и сказать: «Внимание, я давно хотел признаться…» — или как?

Тем более, что признаваться я не особо-то и хотел.

И вот примерно через неделю ко мне в кабинет аккуратно постучалась наша алхимичка.

— Прошу прощения за беспокойство…

— Проходите, Аристина Ярославовна. Чему обязан? — да, попривык я за полгода к нынешнему вежественному обращению.

— Дмитрий Михайлович… — она как-то замялась. Да и начало странное, в последнее она меня всё больше «Димочка» называла.

Я ждал.

— Я к вам, в некотором роде… как посланец.

— От кого?

— М-м… От нашего… общества преподавателей, так будет верно сказать.

— Та-ак? И с какой же вестью вас послали? И почему вас? Надеюсь, не потому что вас не жалко? Я-то вас весьма ценю.

— Что вы! — Аристина всплеснула руками. — Я как дипломат. Но я, право, не знаю, как подступиться…

— Аристина Ярославовна, говорите прямо: что вы хотели? Преподавателям чего-то недостаёт? Вы хотите пригласить кого-то ещё? Или, может быть, у вас есть энтузиазм для организации в нашей глуши филиала Академии?

Алхимичка нахмурилась:

— Ах, Дмитрий Михалыч, всё не то! Хорошо. Я спрошу прямо. Скажите: вы ведь не совсем Дмитрий Пожарский?

Я откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел на пожилую профессоршу. Что ж. Согласно расчётам Матвея, так или иначе всё раскроется не позднее, чем к лету.

— Аристина Ярославовна, я — Дмитрий Пожарский. Дмитрий Михайлович Пожарский, и могу в том поклясться любыми приемлемыми клятвами. Но принимая во внимание все обстоятельства… я не та личность, которую вы имели в виду, задавая свой вопрос.

Она слегка сощурилась:

— И кто же вы?

— Я же сказал: Дмитрий Пожарский. И вы, Аристина Ярославовна, должны бы видеть, что я не лгу. Или Магическая школа деградировала до такой степени, что высшие маги и на это неспособны?

Аристина ахнула, прикрыв ладошкой рот:

— Но ведь это невозможно…

— Ярена встанет, узнаете у неё, возможно или нет. Она должна узнать отпечаток моей ауры. Некогда мы были… довольно близки.

21. О ЧЕМ ГОВОРЯТ АРХИМАГИ

ИСТИННЫЕ ЛИЦА

Пару дней мы не касались этой темы, после чего они пришли вчетвером и засыпали меня вопросами.

— А почему вы спрашиваете только меня? Почему не Змея? Не Кощея?

— Ой, к Кощею Бессмертному я вовсе не знаю, как подступиться, — пробормотала Юля. — Хотя у меня столько вопросов…

— Значит, так. Сегодня объявляется вечер ответов на вопросы. Я приглашу своих друзей, и мы поговорим. Это будет правильно хотя бы потому, что в надвигающейся буре я хочу быть уверенным в вас. А вы имеете справедливое право знать, кому вверяете свои жизни.

И мы поговорили. Но сперва я открылся Пахому. Старый дядька горько плакал и скорбел об ушедшем Дмитрии. Пожалуй, единственный, кто искренне помнил именно о нём.

— Как же мне называть тебя теперь, господин князь? — спросил он, вытирая мокрые щёки. — По имени отчеству аль «ваша светлость»?

— Ты меня, дядь, не обижай. Зови меня, как прежде, Митькой. Ты да Стеша — близкие мои, родные люди, были мне семьёй, семьёй и останетесь!

— Неловко, — Пахом покачал головой. — Ты уж меня прости, быть тебе Дмитрий Михалычем. Помер Митька-то. Ушёл, душа неприкаянная…

От этих слов так тяжко стало, словно кто-то подлый отнял у меня и детей и всех внуков разом. Я открыл шкафчик, достал крепкого вина.

— Давай-ка, дед, помянем наших. И Митьку, и родителя его, и всех до самого начала рода. Внуков я не видел, на коленях не качал. Я ж в Разлом уходил, у меня двое деток оставались. Доченька как Стешка, а сын и вовсе маленький. Вот он я сижу, а их уж сколько столетий нет. Поди, и имён никто не вспомнит.

Пахом подвинул к себе стаканчик, бессознательно огладил его стенки…