Пожать руку Богу (сборник)
Шрифт:
И только книга… Я сидел над ней полтора года в надежде закончить. А взаимосвязь была такова, что закончить ее я не мог, прежде чем не найду ответы на некоторые вопросы. Понимаете, я терпеть не могу изложение как таковое: «Четвертого октября я сделал это, потом произошло то» – такое письмо мне не по нутру. Просто сидеть и записывать события в их последовательности я не могу. Но многим писателям это удается, а уж журналистам – тем более. А по мне так лучше к стоматологу сходить.
Поэтому мне надо было найти и свой способ письма, и причины для этого письма – чтобы это было интересно мне, и чтобы вы, дорогие читатели, свое
Вот кто-то идет мимо книжного магазина – с какой стати ему будет интересно узнать, что там написал никому не известный Ли Стрингер? На этот счет у меня не было никаких иллюзий. Но если мне повезет и кто-то все-таки снимет мою книгу с полки, начнет ее листать… хотелось бы, чтобы человек почувствовал – тут есть что-то интересное, может, это стоит почитать.
Что я извлек из этого процесса? Я понял, что не смогу раскрыть ни одного из эпизодов книги, если не пойму, что именно он для меня означает. Важно понять не только что делали окружавшие меня люди – важно, почему они это делали. И к концу написания этой книги на целую кучу вопросов мне удалось ответить. И я был этим очень доволен.
В этом отношении сам выход книги – уже не главное. Вершины горы я достиг, когда ответил себе на все эти вопросы.
РОСС: Ладно, давайте еще раз потревожим аудиторию – почитаем последний из отобранных нами отрывков. На сей раз – из «Времятрясения».
Как истинный луддит, каким был Килгор Траут и сам Нед Лудд – вероятно, вымышленный рабочий, который громил машины, предположительно в английском городе Лестершире в начале девятнадцатого века, – я все так же пишу на механической пишущей машинке. Но даже так я на несколько поколений опережаю, с технологической точки зрения, Уильяма Стайрона и Стивена Кинга, которые, как и Траут, пишут ручками на желтой бумаге.
Я правлю написанное ручкой или карандашом. На Манхэттен я приехал по делу, я звоню женщине, которая многие годы перепечатывает мои рукописи. У нее тоже нет компьютера. Может, отказаться от ее услуг? Она переехала из города в глубинку. Я спросил ее о погоде и тому подобных мелочах, например, прилетали ли к ее кормушке новые птицы, пробрались ли к ней белки и так далее.
Да, белки нашли новый способ добираться до кормушки. Если понадобится, они выделывают штуки почище цирковых акробатов.
Когда-то у нее болела спина. Я спросил, как поживает ее спина. Она ответила, что более или менее. Она спросила, как поживает моя дочь Лили. Я ответил, что более или менее. Она спросила, сколько ей сейчас лет, и я ответил, что в декабре будет четырнадцать.
Она сказала: «Четырнадцать! Боже мой. Боже мой. Кажется, еще вчера она была грудным ребенком».
Я сказал, что у меня есть для нее несколько страниц. Она сказала: «Хорошо». Я отправлю их по почте, поскольку у нее нет факса. Хм, может, от ее услуг все-таки отказаться?
Я все еще стою на третьем этаже нашего дома. Лифта у нас нет. И вот я иду вниз со своими страницами, топ, топ, топ. Спускаюсь на первый этаж, где находится офис моей жены. Когда она была в возрасте Лили, ее любимым чтивом были рассказы о девочке-детективе Нэнси
Нэнси Дрю для Джилл – то же самое, что для меня Килгор Траут, поэтому Джилл спрашивает: «Куда ты собрался?»
Я отвечаю: «Иду на почту отправить письмо».
Она говорит: «Ты же вроде не бедствуешь. Купи тысячу-другую конвертов и держи их у себя в ящике стола?» Она думает, что в ее словах есть логика. У нее есть компьютер. У нее есть факс. У нее есть автоответчик, поэтому все важное она узнает вовремя. У нее есть ксерокс. У нее есть все это барахло.
Я говорю: «Я скоро вернусь».
…
И вот я выхожу в окружающий мир! Кого там только нет! Уличные грабители! Охотники за автографами! Наркоманы! Люди, делающие настоящее дело! Может быть, девица, которую я в два счета соблазню! Сотрудники ООН и дипломаты!
…
Я захожу в газетный киоск. Небогатые люди, проживающие свои малодостойные жизни, стоят в очереди за лотерейными билетами или прочей чепухой. (Смех) Все хранят достоинство. Притворяются, что не знают меня. Ха-ха, я знаменитость, меня все знают. (Смех)
Киоском владеет семейная пара. Они индусы, чистокровные индусы! У женщины между глаз крошечный рубин. Ради того, чтобы на это посмотреть, стоило пройти квартал. При чем тут конверт?
«Запомните: поцелуй – это всего лишь поцелуй, а вздох – всего лишь вздох».
Я знаю этот индусский киоск не хуже его хозяев. Не зря я изучал антропологию. Без помощи хозяйки я нахожу конверт восемь на двенадцать, при этом вспоминаю шутку о бейсбольной команде «Чикагские псы». Ходили слухи, что «Псы» переезжают на Филиппинские острова, где их переименуют в «Филиппинские конверты». Эта шутка подошла бы и для «Бостонских красных гетр».
Я встаю в конец очереди и начинаю болтать с покупателями, которых сюда привели не лотерейные билеты. А подсевшие на лотерею – надежда и нумерология давно ободрали их как липку – явно страдают АПАТИЕЙ ПОСЛЕ ВРЕМЯТРЯСЕНИЯ. Кажется, переедь такого тяжелый грузовик – он и не заметит.
…
Я выхожу из киоска и иду еще один квартал к югу, до почты. Я тайно влюблен в женщину, которая там работает. Я уже положил свои страницы в конверт. Надписал адрес и встал в конец другой длинной очереди. Теперь конверт надо отправить!
Женщина, в которую я влюблен, об этом не знает. Сидит, что называется, с каменным лицом. Наши глаза встречаются – она смотрит на меня, как на новые ворота.
…
Я с толком использую время ожидания. Узнаю массу сведений о бестолковых начальниках, о делах, которыми никогда не займусь, о странах, где никогда не побываю, о болезнях, с которыми, надеюсь, никогда не познакомлюсь, о собаках разных пород, которых люди держат у себя дома, и так далее. Я все это вычитал в компьютере, спросите вы? Нет. Я использовал забытое искусство беседы.