Пожиратель Пространства
Шрифт:
Я вышел из бывшей своей комнаты, прошёл по коридору, свернул в прозрачную, чуть коричневатую – для затемнения, – галерею и очутился в корпусе альтер—ботаников. Мне нужно было увидеть Анастасью. В первую очередь. Я не был уверен, что потяну публичный процесс. Вступится ли за меня коллежское студенчество, я не ведал. Зато точно знал, что сам Коллеж, в лице преподавателей, единодушно окажется по другую сторону баррикад, презрев внутренние разногласия. Корпоративное единство! Да и какой «третейский суд» признает виновным в бесчестности одно из ведущих учебных заведений планеты?..
Анастасья,
Анастасью, которую зубоскалы за её обширные формы насмешливо звали Маленькая, я отыскал в оранжерее. Она сидела на невысоком, длинном металлическом ящике, поверх которого был наброшен съехавший набок чехол. Сквозь стеклянный колпак она наблюдала за красно—коричневым плотоядным растительным хищником, подвергаемым жёсткому рентгеновскому облучению, источником которого служил укрепленный на свисающем с потолка штативе аппарат «Поток—100».
Растение, казалось, жадно тянулось вверх своими тоненькими не то листьями, не то щупальцами, принимая аппарат за какое—то странное солнце, неожиданно жестокое и злое, будто надеясь, что оно смилостивится. Вообще—то растением оно называлось условно: человечество повсюду таскает за собой примитивную классификацию органики, пытаясь любое из обнаруженных им биологических явлений, основой жизни которых является углерод, втиснуть в жёсткую схему «флора—фауна». Уж такие мы, человеки, косные существа: хоть к дьяволу в пасть, а со своим уставом.
Анастасья обернулась на звук моих шагов. Поднялась и направилась мне навстречу.
– Анджей, – сказала Маленькая (почему—то про себя я назвал её этим словечком), – я всё знаю. Мы будем бороться!
Меня неожиданно скрутил жестокий приступ смеха. Я хохотал. Сначала ей в лицо – мне показалось, что Маленькая восприняла это, как вызов; затем отвернувшись, сдерживая судорожные движения живота рукой и утирая ладонью слёзы. А когда подумал, что мелькаю перед её глазами трепыхающейся в разрывах штанов задницей, понял, что разряд может и не понадобиться. И без него помру – от хохота.
Анастасья спросила: – Анджей, эти сволочи тебя били? – и такой дешёвый пафос был в её словах (а ведь не виновата она: глаза—то искренностью так и сверкают!), что хохот стал переходить в спазматические всхрипывания. Как лживо вдруг прозвучали её слова!.. Может, и раньше они звучали так же, но для того, чтобы услышать, необходимо было пройти адов подлесок, круг первый. Прошёл – и услышал. Меня разрывало на части.
«Ма—а—аленькая, – по—особому нежно мысленно произнёс я, когда неостановимый хохот прервался на полузвуке, – ведь не смогу я теперь с тобой ни пить вместе, ни шуточки всевозможные придумывать, ни говорить по—челов… по—нормальному. Маленькая, это всё не то, не то…
„Боро—оться!“ – фальшивочка; и слова твои, и вы все. И я. И цивилизасьон наш тоже фальшивочка, крупномасштабная. Инфузория Фельдмана – и та поближе мне будет, чем видок наш. Ну и видок у нас!».
– Настуся, – сказал я вслух, – не надо за меня бороться. Я сам… наверное…
– Анджей, – ответила Маленькая, – я не обиделась. Вот моя рука, – и она протянула свою большую мягкую ладонь.
– Пожалуйста, хватит театра. Я умоляю!!
…если бы в оранжерею попадАли, открывая тяжёлую дубовую дверь, я бы захлопнул её с грохотом, рождающим ударную волну, от которой все растения перестали бы плодоносить. Это явилось бы достойным и логичным, подобно опусканию занавеса в конце пьесы, действием.
Но в оранжерею вели лёгкие прозрачные мембраны. Надеяться, что они способны произвести грохот, не стоило. Поэтому я ушёл, не попрощавшись, и без звуковых эффектов.
Ушёл, не ведая, куда идти, не имея ни малейшего представления, как идти. Но с абсолютной уверенностью в том, что на этой лживой планете мне места нет. И что не останусь я на ней. Даже если Обезьян лично падёт на колени и будет со слезами на глазках умолять о прощении.
Подошва ботинка «лесоруба» наступила на меня, с хрустом раздавив все выстроенные планы и намеченные цели, и превратила в жалкие обломки всё, что доселе составляло смысл моей жизни.
0.0: «Вчера, сегодня, завтра»
…как—то, роясь в памяти корабельной сети, он совершенно случайно наткнулся на один странный текстовый файл.
Неясно, откуда и каким образом этот текст скачался в одну из баз данных. Похоже, остался в наследство от кого—то из предыдущих владельцев.
Не удивительно. Нынешний звездолёт Экипаж откупил после списания у Армии Освоения Космоса одной из планет системы Сейлем. На нём до торговцев, наверняка, всякие научные и военные экспедиции в вакууме рассекали.
Так вот, на одном дыхании усвоил он содержимое этого файла, с первого до последнего байта. Предварительно оставив копию в локальной «постоянке» личного терминала, вернул файл из оперативки в память сети, и крепко задумался.
Надо же, думал он. Получается – какие мы, человеки, похожие друг на дружку существа… Когда бы мы ни жили, чем бы ни промышляли, где бы ни сидели, куда бы ни летали, как бы ни «самоназывались». Хоть людьми, хоть человеками, хоть землянами, хоть потомками землян.
Нарытый им файл оказался чем—то вроде бортового журнала допотопной торговой лохани. Независимой. Порта приписки межзвёздная странница не имела, и занималась, в принципе, тем же, чем занимается Экипаж «Пожирателя Пространства», чтобы заработать на кусок булки с паштетом, банку пива, горячую ночку с портовыми девочками (для мужской части команды) и прочие насущные потребности…
И даже, если повезёт, на какую—нибудь укромную хижину где—нибудь на тихой планетке. Но это для тех, кто дотянет до старости, а при вольном образе жизни это не так уж часто случается. Впрочем, вольно—торговым делом и не стремятся заниматься натуры, которые жаждут всенепременно до старости дожить и на пенсию выйти.