Пожиратель Пространства
Шрифт:
– И что бы мы без тебя делали, крош—шка! – шумно вздохнул авангардный Сол, и все согласно закивали головами.
– К проверке готовы! – проинформировал субкарго цепных псов администрации космобазы, изготовившихся к приёму выходящих торговцев. – Ловите наши опознавалки! – отослал он коды, и открыл люк.
Взорам семёрки торговцев явилась досмотровая.
0.3: «Несостоявшийся академик»
Поздней осенью я, стипендиат и отличник, то есть субъект весьма перспективный, должен был отправиться на Север. Именно
Север. Земля обетованная. Хотя предки мои вкладывали в это понятие смысл иной. Не то чтобы мне не понятный. Скорее – пообветшавший.
Что для нас историческая родина?..
Земля, покинутая далёкими предками во времена, которым школьный курс истории посвящает три странички в толстом учебнике Мак—Лауреца?
Колонья Польска в системе Серпантин, куда отправилось население земного города Кракова числом более миллиона душ?
Планета Мерседес в двойной звёздной системе, названной каким—то умником «Мерседес—Бенц»? Не иначе был он потомком промышленного магната, сменившего земное беспокойство на беспокойство космическое…
Или моя нынешняя родина – место, где я родился, планета Косцюшко, названная в честь некоего доисторического поляка, некогда прославившегося то ли в сфере науки, то ли в области бизнеса?..
Планета наша представляла собой непроходимые джунгли, среди которых кое—где можно было встретить крохотные островки цивилизации. Оазисы довольно странные. Читал я книгу земного автора с арабской фамилией Абдалла – писал он об оазисах с любовью: пальмочки, водица холодная, твари горбатые, укутанные в паранджи женщины с лицами, закрытыми чадрами…
Вот—вот! Пальмочки!! Кругом и всюду!!! В компании с фикусами. Пальмочки – местные, фикусы – земные, уж больно хотелось что—то родное под боком иметь, так через все миры и протаскали фикусы эти: где в кадках держали, где в оранжереях, а здесь в свободный полёт пустили, и ничего, прижилась пакость зелёная. Ещё и как!
Кроме пальмочек и фикусов – мириады других растений. Несть числа коим.
Однако вернёмся к Северу. Назовём его иначе, не землёй обетованной, а раем земным. (Не можем мы без Земли, в кровь и плоть языка нашего вросла прародина, фразеологизмом стала – никуда без неё, хоть в лексиконе да протащим, подобно фикусам, в самые глухие закоулки!).
Правда, не стыкуется наш рай с пресловутым библейским, но такова уж специфика планеты Косцюшко. Холодный он, рай, без садов безбрежных. Море: холодное, неприветливое, полярное. Голые каменистые равнины, на которых возвышаются настоящие каменные дома.
Дома же, в которых нам приходится жить, из пластика – ему не страшна вездесущая зелень, тоненькие ростки которой, как прожорливые хищники, поедают сталь и камень; уподобясь каннибалам – даже дерево, если оно не успевает до этого сгнить. Хотя «поедают» не следует понимать буквально – растения всё—таки.
А не белолапые кайманы, которые в те первопроходческие времена, когда колонисты по неопытности своей ещё строили кое—что из бетона, просто—напросто отгрызали куски сего хрупкого по меркам Косцюшко материала. Затем эти зубастые животины
Вновь я отвлёкся. Так вот, не вышло у меня побывать на Севере, да и не только эта поездка в рай накрылась – вообще вся жизнь к лешему покатилась. Поставил я на ней жирный крест. (Амэн!).
Не собственноручно, конечно, поставил, а при непосредственном участии замдекана нашего, вылитого неандертальца с виду, обоснованно прозванного Обезьяном.
Началось всё с того, что декан, которого никто никогда в глаза не видывал – а видывали мы исключительно документы, им производимые и доводимые до нашего сведения, – утвердил тему моего диплома. Тема называлась заковыристо: «Исторические и религиозные истоки эволюции вида Тивиканара Масюкова». И не было, вроде бы, никакой такой крамолы в моей разработке, но декан, либо по недомыслию своему, либо по причине полнейшей виртуальности своей, одновременно утвердил для диплома Обезьянова внука, также нашего студента, такую вот тему: «Разум как поведенческая реакция вида Тивиканара Масюкова»…
Интрига развилась следующим образом: на предзащите диплома отличилась аудитория первокурсников, поросль зелёная. Мой дед молодёжь именно так называл, вкладывая некий особый смысл в данный цвет, для нашей сплошь «зелёной» планеты – ругательный. А может, и не было особого смысла никакого, всё просто объяснялось: отцы и дети, конфликт поколений…
Короче говоря, аудитория восторженно согласилась с тем, что Тивиканара Масюкова – вид целиком и полностью разумный, и утверждать обратное может лишь полный идиот. Обезьянову внуку светил полный провал, разгром и небрежение.
Но на этом этапе в процесс влился гений—дуболом Обезьян. И – пошло—поехало. Связался он со своим дружком и собутыльником, монстром виртуала и сетевым пиратом, прозванным Газонокосильщик (что для напрочь зелёной планеты равнозначно прозвищу «Геркулес» на матушке—Земле).
Газонокосильщик взломал защиту коллежского «Грина», безапелляционно влез в мою документацию и уничтожил два зачёта за второй семестр. На следующий день Обезьян провёл внеплановую ревизию и, вызвав меня в свою прокуренную каморку, стал тыкать деревянным с виду, толстым пальцем в распечатку, озаглавленную словцом «Задолженность». Единственным человеком, который находился в позорном зелёном (специфика!) списке, был Анджей Лазеровиц.
Я.
В этот момент я отчётливо понял, какая непреодолимая преграда возникла у меня на пути. Над Обезьяном можно было смеяться, можно было ему в открытую грубить, но становиться поперёк дороги было строжайше противопоказано. Во имя своего же благополучия.
Я попытался возмутиться, но мои слабосильные потуги выглядели довольно жалко. После я пробовал оправдываться, что—то доказывать, приводил множество аргументов в пользу своей правоты: ну как же тогда меня могли считать круглым отличником, если, предположим, не были сданы эти чёртовы зачёты?! как с курса на курс переводили, к экзаменам, курсовым допускали?!