Пожиратели облаков
Шрифт:
– Кое-что из этого вполне себе ничего, – сказала она. – Но многое, как бы это сказать… неотшлифовано, а местами вообще мрак. – Они стояли на обшарпанном крылечке Лео. Стояло раннее утро. – Ничего, Лео, со всяким бывает. Все проходят через свои полосы, пройдешь и ты. Но нет никакой необходимости тиражировать свою душевную смуту всем напоказ.
– Транспарентность, Катарина, – проявление добродетели, – заметил Лео, расслышавший в основном «вполне себе ничего».
– Типа того, – уклончиво сказала Катарина. – Но со временем кое-что из тобой написанного ты, возможно, начнешь воспринимать иначе. Точнее, не «возможно», а наверняка.
Лео призадумался. Не исключено, что в этих словах был смысл. Но «со
– А ты не боишься тайного мирового правительства, которое, по твоим словам, отслеживает все, чем мы занимаемся в онлайне?
– Я принимаю меры предосторожности, – туманно заметил Лео.
– Ты, меры предосторожности? – изумилась Катарина. – Да я сама тебе скайп ставила. Или у тебя комп фольгой обернут?
Лео бдительно огляделся, после чего сказал:
– Мое настоящее имя в блоге нигде не фигурирует.
И это была правда: свои посты он всегда подписывал вымышленными именами. А затем на его блог по всяким незначительным поводам начали наведываться друзья. А дальше началось: всегдашний дилер «травки» поставил Лео в игнор – как он объяснил, для его же, Лео, собственной безопасности (как будто поставщики «дури» связаны клятвой Гиппократа!). Вероятно, это и был один из друзей, настучавших его сестрам. Хотя за Лео и в самом деле был догляд: враги есть даже у параноиков.
Саркастическая ремарка Катарины насчет компа в фольговой обертке заставляла понять: фальшивые имена в блоге должной маскировки не дают. Вероятно, Интернет контролируется с той стороны – конечно, да! – и таким образом Лео могут устранить, каким-то образом вычленив из уравнения. Получается, «Делюсь с вами» придется убрать из сети; выкладывать его в инете опасно. Значит, распространять его придется вручную, на бумажном носителе, как доподлинно диссидентскую печать. Так наступил поворотный момент; внезапная смена света, темпа, декораций. И вот уже Лео у себя на чердаке читал разворот первого (и единственного) выпуска «Делюсь с вами» (количество 50 экземпляров, отпечатано на допотопном типографском прессе у одного друга-художника).
Случилось так, что дома за его чтением он глянул в окно и увидел, как надвигается непогода. По небу с малиновыми воспаленными полосами на Вест-Хиллз зловеще наплывали черно-лиловые тучи. Казалось, мраком заливалось всё; душа под его гнетом издала предсмертно-истошный вопль, и откуда-то из глубины к Лео впервые воззвал явно нездешний голос. «Верно, – вязко провещал он. – Убей себя. Пока поджилки не лопнули».
Как ни странно, этот призыв показался вполне обоснованным. До этих пор Лео как-то уживался со своей депрессивностью. Может, внутренне он сам к ней тяготел и вполне мог с ней ладить всю оставшуюся жизнь. Но если он на самом деле двинулся, то путь к самоубийству – всего лишь дело времени, так как он внутренне сам с собой об этом условился. И тогда Лео полез на крышу с крутыми скатами и многими углами, где неуклюже добрался до самой верхотуры и встал там, как флюгер. Да, роза ветров была нацелена в него. Она магнетически довлела, давила и вспучивала тоннами горестных вестей касательно будущего. Лео легонько качнулся вперед, предощущая кувырок и ощущение пустоты под ногами.
Пустота была, но, как видно, недостаточная. Очнулся Лео хоть и с переломами, сотрясением, но живой. У него не вышло даже самоубийство: слабо. Обделался. А стало быть, убирайся обратно на свой чердак и валяйся там рухлядью. Как же ты гадок, засранец: умереть, и то не хватило духу.
«Хотя что в этом плохого», – внушала другая его часть. Вспомнилась мать, как она ему говорила в детстве: «Ты куда? Из-за стола тебя еще никто не отпускал» (едок из Лео был никудышный). Сейчас он снова слышал ее голос – не тот, навеянный психозом, а просто укоренившийся в памяти (уж неизвестно, откуда он доносился: с небес ли, из космоса или из какой-нибудь ямы с перегноем). «Тебя еще никто не отпускал», – звучали ее слова. Мать была женщина с характером; уж она бы перед теми невзгодами не дрогнула, как бы те ни прессовали.
Но если ему суждено жить, то как ему жить с этим?
Он увидел, что этот его диссидентский листок, и блог, и все дурацкие мелкие начинания были просто отвлечением, совершенно ни с чем не соотносящимся. Как говорится, мимо кассы. Во всем этом пестром шуме логической чащи он дышал мелко и часто, один свой глаз держа на двери.
Как-то раз в газете – настоящей газете – он вычитал об африканцах, что пытались пробраться в Новый Свет, прячась в нишах шасси авиалайнеров. Их замороженные тела выпали с высоты на Куинс; такой была непомерная цена, заплаченная ими за тягу к свободе. Ну а может, некоторые из них все же добились своего? Скажем, отпружинили, как на батуте, от тента «Данкин донатс» и нашли себя потом в новой жизни: стали мусорщиками, косильщиками газонов, разносчиками пиццы и теперь посиживают себе в кепках и шарфиках, пуча глаза из-за прилавков с газетами и жвачкой. Пыхтя и карабкаясь, они упорно лезут, превозмогая встречное вращение земли, в неослабном стремлении отстоять свое право на жизнь. Не то что ты и тебе подобные привилегированные баловни, что плывут по течению, избалованные обилием возможностей; пофигисты-пацифисты, которым ничего не стоит погасить фитилек собственной жизни. Разве не так?
Все следующие недели в голове стояли темень и стук-бряк, как от проволочных вешалок в недрах шкафа. Голову изнутри копытило стадо монстров. Утро было сносным, середина дня невыносимой, а вечер приносил смоченное, смазанное облегчение.
«Травкой» Лео закупался у одного сомнительного типа, приходящего к нему в дом возле шоссе, своими мрачными окнами напоминающий нечищеный аквариум. Переднее окно Лео занавесил простыней. Вначале он перестал брать телефонную трубку, затем подходить к двери. Мир снаружи был полон антагонистов. Лео существовал на привязи к своему кальяну.
Время вторжения сестры рассчитали точно. Неделей раньше он бы еще упирался. Он и сейчас, надо сказать, трепыхался. Попробовал сказать что-то вроде «не вашего ума дело», но сестры такой вариант с ходу отмели. Тогда он прибег к чему-то вроде «может, еще сам выпутаюсь», но это их не убедило. Было ясно, что они не собираются откладывать дело на потом, когда брата придется укладывать уже в стационар.
Розмари упомянула кое-какие знаменитые места на востоке страны, и Лео призадумался. Ему ужас как не хотелось навязчивого догляда врачей. Вероятно, все кончилось бы электродами на лбу и амнезией о прошедших нескольких месяцах, что было нежелательно, несмотря на то что его мысли все это время представляли темный лес с причудливой флорой и фауной. Быть может, в этом все же крылась какая-то информация; не все же здесь было кромешным нонсенсом. Кроме того, и в этом главное гадство: все это было частью его самого.
На тот момент самой великолепной идеей избежать «дурки» Лео показалось согласие на реабилитацию. Джин в кофейной кружке приравнивался для него к празднованию наступившего дня. На самом деле в сравнении с предыдущими месяцами он звучал скорее как пьяный, чем как безумный. На вопрос Хэзер, что за хрень он писал у себя в блоге насчет «теневого правительства, тайной тирании, проникающей в нашу жизнь посредством убеждения, массового заговора с целью контролировать всю информацию в мировом масштабе», Лео попытался ответить, что, дескать, он это писал в духе кое-кого, кто так мыслил. Он, мол, планировал написать на эту тему роман, всякое такое. Ему даже показалось, что он в самом деле что-то подобное замышлял.