Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
Все поняли все и сразу. Движения в классе прекратились.
– Мне сказали, что… Я слышала, вы… КУРИТЕ?!?!!? (Именно в такой последовательности шли знаки восклицания и вопроса после констатации.)
Отступать ей было некуда. Да и не хотелось.
– Пожалуйста… встаньте те, у кого… у вас… с кем вы… курите .
Напомню: мы говорим о времени, когда учителя в школах еще служили авторитетами для учеников. Такие понятия, как «встань», «дай дневник», «выйди из класса», «завтра – с родителями», даже не обсуждались.
Итак, приглашение состоялось. Класс – практически весь! – начал вставать. Фигуры учеников поднимались над партами со скоростью грибов, растущих после летнего дождя. По мере увеличения числа тех, кто вынужденно отрабатывал явку с повинной, лицо «певички» деформировалось. Как должное, она восприняла двоечников с галерки. Тяжелее дались обитатели из середины класса – особенно девочки. Апофеоз же находился на расстоянии вытянутой руки. Первую парту занимал я – один из лучших учеников в школе, абсолютный отличник класса.
Выше я, кажется, обмолвился, что никогда не забуду ее волосы, пальцы и перстни. Лицо ее, после того как мне пришлось оторвать свою задницу от стула, я тоже никогда не забуду.
– И ТЫ?!?!?!?!?! – завибрировала она.
Позабыв о манерах и вообще о приличии, учительница пения тянула ко мне указательный палец.
Рефлекс сработал. Я психически улыбнулся ей в ответ.
Школа
Разные люди, разные школы: разные отношения одних к другим. Можно, хоть и редко, встретить человека, с трепетным придыханием относящегося к временам сидения за партой. Разумеется, можно. Но бывают и другие крайности. Как выразился по этому поводу один мой знакомый: «Один только выход у нормальных ребят – взять автомат и убивать всех подряд».
Большого количества крайностей у себя я не помню, хотя они есть, конечно. Речь о них впереди. А первое сентября (самое первое – когда «кто-то плачет, а кто-то молчит, а кто-то так рад, кто-то так рад») состоялось не в том Городе, о котором мы говорим сейчас. Поэтому перейдем сразу к школе номер два, хотя на самом деле ее номер был три. Не важно. Единственная разница между учебными заведениями заключалась в возрасте. Первое – гораздо старше. В его классах стояли парты с откидывающейся крышкой, поэтому из-за парты удавалось вставать, не выходя в проход между рядами. Вторая школа в моей жизни (та самая, под номером три), более модерновая, требовала хотя бы каких-нибудь начатков логического мышления – то есть ровно того, чем я не обладал. В момент презентации классу нового ученика тому следовало подняться, явив себя на всеобщее оценивание. По привычке рванувшись вверх и пытаясь откинуть вперед ближнюю к себе часть крышки стола, я оказался зажеванным мебелью. Презентация вышла довольно жалкой. Хохота, впрочем, не последовало.
Незнамо кем сформулированное кредо «посадить дерево, построить дом, вырастить сына» уважалось в обществе, избавившемся от библейских заповедей. Учитывая неполовозрелый возраст, плодиться и размножаться нам еще не удавалось. Возведение собственных домов являлось процессом еще более фантастическим, триумф плановой экономики исключал личную инициативу в целом ряде случаев. Оставалось сажать деревья. Наивно думать, будто вооружив детские ладошки взрослой лопатой, можно получить яму надлежащих размеров, а ведь после того еще следовало воткнуть в нее двухметровый саженец и залить несколькими ведрами воды. Естественно, каждый родитель стремился избавить свое чадо от несусветных трудозатрат. Мы лишь апатично наблюдали за тем, как «сажаем» деревья. Сейчас эти деревья неопровержимо показывают мне – сколько лет прошло с тех пор, насколько я стар и до какой степени все необратимо. Иногда я безучастно прохожу мимо липовой аллеи, к созданию которой имею косвенное отношение. Деревья тянутся вверх, я – до известной степени – вниз, и лишь апатия да уныние остаются неизменными.
Прививание трудовых навыков несло в себе обязательный творческий элемент, дабы дети не капризничали. Каждая «прививка» наглядно демонстрировала, сколь велико расстояние между мной и моими сверстниками. Как-то нам поручили ответственную миссию – изготовить дома чашечку из папье-маше. Азы процесса преподали на уроке: обычная чашечка смазывается жиром, газетка рвется на клочочки, каковые затем лепятся на чашечку посредством свежесваренного клейстера. Нет нужды объяснять, с каким рвением я приступил к делу. На чашечку ушел таз клейстера и годовая подшивка газеты «Труд». Такой чашечкой без особых усилий удалось бы завалить кабана. Вдобавок я выкрасил ее в тяжело-коричневое. Короче, на следующий день изделию сопутствовал громкий, хотя и сомнительный успех.
Со временем сложность экспериментов над детьми увеличивалась. В классе третьем мы целых полгода усердно вели «Дневник Наблюдений За Природой». Что касается меня, то все это время я прилежно думал , что непременно буду его вести. Так продолжалось вплоть до контрольной сдачи результатов. Перед лицом ужаса от возможного разоблачения совершался подвиг. Сидя в самом конце апреля перед открытым окном, овеваемый традиционно терпким, как водится, пьянящим ароматом весны, я выводил столбцы цифр, неопровержимо свидетельствующих о том, какое количество снега выпало 12 января и какой толщины лед покрывал местную речку 4 февраля. Самое же интересное началось потом. В начальной школе моя успеваемость была исключительной. Высший балл буквально по всем предметам, сопровождаемый оценкой «ОТЛ» за примерное поведение, делал меня культовой фигурой в глазах учителей и объектом, подлежащим немедленному уничтожению, в глазах одноклассников. Можете себе представить эффект, когда наш классный руководитель взял мой Дневник Наблюдений и стал зачитывать вслух результаты о давлении, влажности, температуре, направлении ветра и прочем – начиная с Нового года и до самой весны – результаты, сотворенные накануне, за один день?! Зачитывать, чтобы остальные сверили их со своими результатами, поскольку сомнений в том, кто из нас прав, не допускалось в принципе?! При озвучивании первых же цифр лица бедных мальчиков и девочек (а подавляющее большинство из них, я уверен, действительно месяцами носились по морозу с термометрами и долбились об лед, в надежде измерить его толщину) принимали вертикально-эллипсоидную форму. Никто даже не пикнул! Все было исправлено! Sharmant!!!
Вспоминаются и другие занятия на свежем воздухе. Нас, всю жизнь проведших среди леса, водили смотреть лес. Осенью мы собирали листья, вслед за учителем стараясь удивляться так, словно видим их впервые. Взойдя на вершину холма нестройным, насквозь фальшивым отрядом-толпой, мы выслушивали, например, такое:
– Это холм, ребята. Посмотрите, это холм. Знаете, что это такое? Холм, это я вам сейчас объясню. Вот, видите, где мы были? Там низко. Потом мы поднялись сюда, и что мы видим? На не-ко-то-ром рас-сто-я-ни-и… земля поднимается! Видите, насколько? Это называется холм… Ну а теперь пойдемте дальше.
Вообще, трудность, связанная с качеством преподавания, научения в самом широком смысле – трудность извечная. Прогресс может проявляться где угодно, только не здесь. Скорее, возможны отдельные удачи, в любом отрезке исторического времени и на каждом участке географического пространства. Говорить же о какой-то преемственности, скапливании воспитательской традиции нельзя. Допустим, в наши дни родитель, заботящийся о полноте развития собственного дитяти, выдвигает такую программу: идем в Третьяковскую галерею, а на обратном пути заходим в «Макдоналдс». Что получается? Сначала ребенок, весь в мыслях о бигмаке и картошке фри, понуро влечется из одного художественного зала в другой, после чего, оказавшись наконец в закусочной, жрет вожделенные продукты с выпученными глазами. Папа с мамой при этом блаженствуют: таки приобщили чадо к прекрасному.
Согласен, между «Явлением Христа народу» и замучиванием насмерть дворовой кошки – пропасть. Другое дело, что «Явлением» кормят насильно и оно почти не переваривается, а истязание братьев наших меньших, эксперименты со спичками, подворовывание денег и прочие ужасы (в кавычках, равно как и без них) – явления, имманентные определенному возрасту. Крайности по отношению к подобным вещам, типа полного игнорирования или ожесточенной с ними борьбы, чреваты результатами с точки зрения клинического обществоведения впечатляющими. Ментальное содержимое детей чаще всего остается тайной за семью печатями. Опять же, первый пример, который приходит в голову, беру из личного опыта.