Позитронный человек

Азимов Айзек

— Ну... — произнес Смайт-Робертсон и замолчал.

— Ладно. Я вижу, вы готовы согласиться, — сказал Пол — Возможно, вы еще колеблетесь, но в конечном итоге вы пойдете нам навстречу. Можно сказать, мудрое решение. Но есть еще один очень важный момент.

Ярость Смайт-Робертсона, увядая, казалось, перешла в отчаяние. Он даже не пытался высказываться.

А Пол продолжал:

— Позвольте уверить вас, что, если в процессе пересадки позитронного мозга моего клиента из ныне принадлежащего ему тела в органическое, которое вы, несомненно, сделаете для него, будет причинено пусть самое незначительное повреждение мозгу, я не успокоюсь до тех пор, пока не покончу с вашей корпорацией.

—

Не можете же вы ожидать от нас гарантий...

— Могу и буду. У вас есть более чем столетний опыт по пересадке позитронного мозга из одного тела в другое. Поэтому

– 5 Позитронный человек

вы можете, ничем не рискуя, с тем же успехом перенести его мозг в тело андроида. И еще раз предупреждаю вас: если хоть одна из связей его платиноиридиевого мозга в результате операции окажется нарушенной, можете быть уверены, я приложу все силы, чтобы настроить общественное мнение против корпорации, в глазах всего мира я выставлю вас виновными в преступлении ради мести.

Жалко было смотреть на извивающегося на своем стуле Смайт-Робертсона, когда он произнес:

— Мы никак не можем дать вам полную гарантию. При любой пересадке присутствует доля риска.

— Однако маловероятная. Много ли вы попортили мозгов при пересадке из одного тела в другое? На такую долю риска мы согласны. Я предупреждаю вас о преднамеренных, злокозненных действиях против моего клиента.

— Мы не настолько глупы, — возразил Смайт-Робертсон. — Хочу сказать вам в заключение: мы доведем это дело до конца, и для этого мы привлечем все наши лучшие силы. Именно так мы действуем всегда и будем действовать так и впоследствии. Вы загнали меня в угол, Чарни, но поймите же, мы не можем дать стопроцентную гарантию успеха. Девяносто девять процентов — это можно, но не сто.

— Ладно, сойдет. Но помните: мы бросим против вас все доступные нам средства, если заподозрим хотя бы малейшее намеренное повреждение у нашего клиента. — Он обратился к Эндрю: — Что скажешь, Эндрю? Это приемлемо для тебя?

Эндрю почти целую минуту колебался, зажатый правилами Первого Закона. Пол заставлял его поддержать ложь, шантаж, унижающие достоинство человека.

Но, по крайней мере, это не влекло за собой никаких физических травм, убеждал он себя. Никаких физических травм.

И он с трудом, едва слышно выдавил из себя:

— Да

Глава 15

Он чувствовал себя так, как будто его заново сотворили.

Проходили дни, недели, месяцы, а Эндрю все никак не мог обрести себя, и даже простейшие действия выполнял неуверенно.

Раньше он никогда не ощущал своего тела. Стоило ему захотеть сделать что-то, и он мгновенно, мягко и машинально выполнял необходимые движения. А теперь... Теперь все время требовалось сознательное управление телом. Подними руку,должен был он сказать себе. Подними ее вверх. Теперь положи.

Не то же ли самое происходит с человеческим ребенком, когда он постигает тайны координации движений?

Да, наверное. Ему было больше ста лет, а он чувствовал себя совсем ребенком, овладевая своим новым, пугающим его самого телом.

А тело было изумительное. Они сделали его высоким, но не таким огромным, чтобы подавлять или устрашать окружающих. У него были широкие плечи, тонкая талия, его руки и ноги были упругими и мускулистыми. Он выбрал светло-каштановый цвет для своих волос, поскольку рыжий показался ему слишком вызывающим, белокурый — слишком ярким, черный — мрачным, а волос каких-нибудь других цветов он не видел у людей, разве что белые и серебристые в пожилом возрасте, а таких он не хотел.

Его глаза — на самом-то деле фотооптические камеры — тоже были карие с золотыми крапинками. Для своей кожи Эндрю выбрал нейтральный цвет, вернее, смесь разных, наиболее типичных для людей оттенков: потемнее, чем бледно-розовый цвет кожи у членов семьи Чарни, но и не слишком темный. Он постарался, чтобы по цвету кожи его нельзя было отнести ни к какой расе, тем более что ни к какой расе он в действительности и не принадлежал. Он велел, чтобы дизайнеры «Ю. С. Роботс» потрудились и создали для него внешность человека между тридцатью пятью и пятьюдесятью годами: достаточно зрелого, но еще не старого.

Превосходное тело, ничего не скажешь. Он был уверен, что будет счастлив, когда освоится с ним.

Каждый новый день приносил новый успех. Он все лучше овладевал своей элегантной андроидной оболочкой. И все же — как медленно продвигался он вперед, как мучительно долго...

Пол неистовствовал:

— Они повредили тебя, Эндрю. Я подам на них в суд.

— Не стоит, Пол, — возражал Эндрю. — Каки-и-е у в-вас д... до... к-к-аз-зате-ельст... ства... м-м-м...

— Мести?

— Да, м-мести. Я станов-влюсь л-л-лучше, с-с-ильнее. Это просто тр-тр...

— Трясучка?

— Травма. Такое ведь оп-оп... впервые.

Эндрю говорил очень медленно. Речь оказалась удивительно сложной проблемой для него, одной из самых трудных функций, постоянной борьбой за правильное произношение слов. Это стало пыткой для Эндрю, а для слушателей пыткой было понимать его. Весь его голосовой аппарат заменили новым, совсем не таким, как прежде. Удобный электронный синтезатор, так хорошо имитировавший человеческий голос, уступил место устройству с резонаторами и приспособлениями типа голосовых связок, контролирующих резонаторы и делающих его голос совершенно неотличимым от человеческого. Но пока что Эндрю, как и сразу после операции, с трудом составлял каждый слог, с огромным трудом.

Но он не отчаивался. Да он практически и не способен был отчаиваться; и, кроме того, он понимал, что все это дело времени. Он мог исследовать свой мозг изнутри. Только он это мог, никто другой, и никто другой лучше его не мог знать, что его мозг в целости и сохранности, что пересадка не повредила ему. Мысли свободно текли по нервным каналам его нового тела, хотя оно еще недостаточно быстро реагировало на сигналы. Все параметры его организма были отлажены в совершенстве.

Оставались побочные проблемы. Он понимал, что в принципе у него все в порядке и со временем он полностью овладеет своим новым вместилищем. А сейчас он воспринимал себя как очень юное существо. Как ребенка, новорожденного ребенка.

Прошло несколько месяцев. Координация движений у него становилась все увереннее. Взаимодействие с позитронной системой быстро восстанавливалось.

Но не все было так, как ему хотелось. Он целые часы проводил перед зеркалом, стараясь оценить весь свой репертуар по части выражения лица и движений тела. И увиденное далеко не оправдывало его ожиданий.

Нет, все-таки не совсем человек! Лицо было слишком плотным, и он сомневался, что впоследствии оно станет другим. Он нажимал пальцем на щеку, и она пружинила, но не так, как у человека. Он мог улыбнуться, нахмуриться или насупиться, но и улыбка, и хмурость были какими-то искусственными, вымученными. Он мог послать сигнал «улыбнись» или «нахмурься» или любой другой, и мускулы его лица послушно изображали требуемое, соответственно собрав черты лица в нужную комбинацию по тщательно разработанной программе. Он всегда ощущал механизм, пусть теперь органический, который тяжеловесно погромыхивал под его кожей для придания лицу нужного выражения. Эндрю подозревал, что у людей это происходило совсем иначе.