Познание России: цивилизационный анализ
Шрифт:
С течением времени венская система подверглась большим и малым испытаниям. Развитие европейской истории вносило в нее свои коррективы. Однако система сохранялась до тех пор, пока воспроизводился послевоенный баланс сил. Этот баланс определялся статусом России как великой державы, бравшей на себя роль гаранта европейской стабильности. Венская система была разрушена Крымской войной, которая длилась с октября 1853 до конца 1855 г. и завершилась Парижским миром 1856 г., изменившим этот статус. Таким образом, она просуществовала чуть менее 40 лет.
В XX в. послевоенная ситуация обсуждалась на Тегеранской (ноябрь — декабрь 1943 г.), Крымской (февраль 1945 г.) и Потсдамской (июль 1945 г.) конференциях. В это же время формировалась международная система власти держав-победителей (позднее в нее вошли и государства, проигравшие
Причем в своих основных параметрах ситуация воспроизводилась полностью. Советский Союз оказался одним из базовых факторов и гарантов нового послевоенного порядка. Потсдамская система просуществовала до крушения советского блока. Она была подорвана в период от ликвидации Берлинской стены (ноябрь 1989 г.) до распада СССР (осень 1991 г.), просуществовав, таким образом, не менее 45 лет.
ИТОГИ ВОЙНЫ И ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ
В послевоенном цикле Россия активно вмешивалась в европейские дела, и эта включенность: а) истощала ее; б) действовала на российское общество как фактор диссистемный, разлагающий относительную устойчивость предшествующего изоляционистского существования, и в этом отношении готовила последующий модернизационный сдвиг; в) порождала в Европе (а в XX в. и в мире) значительные антироссийские настроения и формировала антироссийскую коалицию такого масштаба, противостояние которой оказывалось предпосылкой военного или политического поражения России.
Ограничусь кратким анализом этих тенденций. Статус одной из опор европейского (мирового) порядка требует гигантских ресурсных затрат, превышающих со временем возможности любого сколь угодно большого и сильного государства. Этим обстоятельством определяется неизбежный процесс смены мировых лидеров. Для стадиально отстававшей России такой уровень растраты ресурсов означал перенапряжение сил, подрывал возможности воспроизводства общества. Катастрофический результат этого перенапряжения наступал примерно через полтора поколения.
Прежде всего, перед правителями империи стояла необходимость выдерживать уровень военного противостояния. При технологическом отставании это достигалось за счет объемных характеристик военной машины. Численность армии и затраты военно-промышленного комплекса поднимались до величин, характерных для государства, ведущего большую войну. А такое напряжение в принципе может быть только временным. В длительной перспективе оно уведет к деградации общества. Практически вся государственная промышленность александровской и николаевской России работала на оборону. В середине 20-х годов XIX в. русская армия насчитывала 900 тыс. человек. То есть была крупнейшей не только в Европе, но и в мире. Под конец советской эпохи, по данным Стокгольмского международного института исследования проблем мира, на каждый танк НATO приходилось 2,5 танка Варшавского договора, а на каждую пушку — 7 “наших” пушечных стволов. Легко сообразить, на чьи плечи ложилась оплата этой техники.
За оборонным противостоянием стояла экономическая и технологическая гонка, которую Россия систематически проигрывала. В крымской кампании флоту России, все еще в значительной мере парусному и деревянному, противостоял паровой флот противника. Как уже было сказано, качественное отставание приходилось компенсировать объемами, что означало перерасход ресурсов.
России приходилось нести прямые издержки за ведение активной мировой политики: военные операции за рубежами страны, помощь ставленникам и дружественным режимам. Россия/СССР вела колониальные войны — с Турцией (1828–1829), с Персией (1826–1828), Кавказскую войну (1817–1865). Сюда же можно отнести продвижение в Среднюю Азию, занимавшее первый из рассматриваемых периодов и, наконец, Афганскую войну (1979–1989). В XX в. число прямых военных конфликтов падает, но возрастает опосредованное участие СССР в войнах его ставленников. Их приходилось оплачивать, посылать военных советников, давать технику и т. д. Все эти ресурсные затраты не приносили иных дивидендов, кроме призрачных стратегических преимуществ в контексте апокалиптического сценария Последней битвы.
Далее приходилось осваивать территории и пространства, завоеванные под давлением логики экспансии великой империи. Такое освоение требовало разнообразных ресурсов — людских, денежных, организационных и не приносило непосредственных прибылей. Налоговые поступления от новоприобретенных территорий систематически оказывались ниже стоимости колонизации. Все прибытки носили статусный и стратегический (в логике мышления Генерального штаба) характер.
Наконец, продвижение России/СССР встречало закономерное сопротивление других субъектов мировой политики, заинтересованных в сохранении статус-кво. Они оказывали разнообразную помощь завоевываемым, поддерживали силы, непосредственно противостоявшие России (Турцию в XIX в. и всех, кто противостоял советской агрессии в XX в.), способствовали дестабилизации положения в собственно российских регионах и поощряли сепаратистские движения (Польша, Кавказ в XIX в., республики СССР и страны социалистического содружества в XX). Для преодоления такого противодействия требовались дополнительные ресурсы.
Кроме того, в XX в. СССР был вынужден энергично «подкармливать» своих прямых сателлитов, прежде всего в Европе, а также по всему миру. И наконец, помогать бесчисленным «прогрессивным режимам», периодически возникавшим во всех уголках земного шара. Эта политика ложилась непосильным бременем на бюджет государства.
Одним словом, России приходилось нести груз издержек великой империи глобального масштаба, что было ей явно не по карману. При ограничении претензий ролью одной из великих держав, преследующей свои интересы, но не притязающей на мировое господство, эти издержки были бы значительно меньше.
Однако не менее опасными и разрушительными для консервативных правящих режимов нашей страны являются рецепция идей, обмен людьми, проникновение взглядов и ценностей, неизбежно следующие из политики глобальных имперских обязательств. Правители России раз за разом попадали в неразрешимое противоречие: реализация имперского идеала, понимаемая не только как средство воплощения Божественного замысла, но и как радикальный способ самосохранения через навязывание русского порядка всему миру, несла в себе самоотрицание. Разыгрывалась вечная драма провинциала, который едет в столицу и грезит планами «завоевать Париж». Проходит время и оказывается, что Париж «обламывает», «проглатывает», «переваривает» честолюбивого юношу. Вместо преображения остального человечества в соответствии с великими и вечными истинами, носителями которых полагала себя российская правящая элита, мир разлагал «народ-богоносец» и вносил в его толщу «бродило» исторической динамики.
Статус великой мировой империи означает подстегивание бурного процесса распада социокультурного синкрезиса. Власть в России, с эпохи Петра I балансировавшая между технологической модернизацией экономики и социокультурным «подмораживанием», помимо воли втягивалась в систему отношений, подталкивавших к размыванию патриархального быта и динамизации жизни.
Резко снижалась мера изоляционизма. Относительно широкий слой подданных был вынужден выезжать за священные рубежи и попадал в разлагающее враждебное окружение. Рецепция технологий невозможна без восприятия более широкого круга идей, представлений и, наконец, институтов. Продвижение на запад включало в поле Российского государства стадиально более продвинутые народы Восточной Европы. Ни к чему хорошему это не вело. Они ненавидели империю, разваливали и размывали ее изнутри. Герценовский «Колокол» в Россию доставлялся с помощью поляков. Искусство и образ жизни стран «народной демократии», советской Прибалтики, Западной Украины незаметно, но неотвратимо подтачивали советский «материк». Кроме того, поляки, прибалты, остзейские немцы как люди иной — западноевропейской ментальности противостояли российскому «космосу» самим фактом своего бытия. Они несли в себе и утверждали другую культуру, иное понимание вселенной и человека. Эти факторы были неустранимы, не зависели от личной позиции «инородца» и снимались только через обрусение, масштабы которого были явно недостаточны. Традиционная культура может более или менее устойчиво воспроизводиться при отсутствии разлагающих воздействий. Имперская включенность в общемировой контекст обрекала российское общество на недопустимое, разрушительное превышение меры самоизоляции.