Познер о «Познере»
Шрифт:
Конечно, он прав в частностях: школе надлежит быть бесплатной, налоговой шкале — не плоской, а экзамены не должны являться тестом наподобие теста по правилам уличного движения, каким он считает ЕГЭ.
И, как много знающий крупный ученый, он опасается за судьбы человечества. Поэтому он, атеист, на вопрос о том, что скажет Богу, оказавшись перед ним, ответил: «Господи, помоги сохранить нашу планету».
На мой взгляд, достойнейшая и трагическая личность.
«Вихри враждебные веют над нами…»
Павел Лунгин
кинорежиссер
В. ПОЗНЕР:
П. ЛУНГИН: Мне кажется, что западный мир в основном решил проблемы отношения общества и власти. У нас эти вопросы по-прежнему обсуждаются, они по-прежнему не ясны ни для власти, ни для общества. Некоторым образом отсутствует обратная связь, призрак Грозного витает над нами, и власть иногда решает для себя: она от Бога или от людей, она спущена нам сверху или идет от народа? И если наша власть явно сейчас идет в сторону демократического самоощущения, то народ, наоборот, мне кажется, сопротивляется этому и хочет иметь божественную непререкаемую власть, иногда даже требует от власти быть еще суровее, еще суровее. Почему весь народ сейчас снова говорит: «Дайте нам смертную казнь» и так далее? Ведь только Господь может лишать человека жизни, а власть не должна этого делать. Так что вся эта тема остро стоит у нас и менее остро — в западном мире.
В. ПОЗНЕР: Вопрос от зрительницы: «Уважаемый Павел Семенович, почему вы показали в вашем фильме Ивана Васильевича со стороны жестокости? Ведь он столько всего сделал для нашего государства, для России».
П. ЛУНГИН: Это один из мифов — что Грозный много сделал для России. Вообще надо сказать, что в России нет исторического сознания, то есть факты никого не интересуют. Откройте Википедию, Интернет, Ключевского, Карамзина, Соловьева — любого из трех наших великих историков — и прочтите, что на самом деле сделал Грозный. Мы живем мифами, и миф гласит, что да, Грозный жесток, кровь лил-пил, но, может быть, такой России и нужен был. Может, не было бы Грозного, и России не было бы. На самом деле Русь Древнюю объединил его дед, как мы знаем. Последствия правления Грозного плачевны, ужасны. Он проиграл все войны, которые мог проиграть, он разрушил, обезлюдил крупные города, прервал свою династию Рюриковичей. И самое ужасное для России — из его правления вышло Смутное время — то Смутное время, которое было отмечено невероятным падением нравственности и морали в России. Поляки стояли в Кремле, тушинские воры, лжеполяки и так далее. Поэтому не надо думать и говорить, что России это нужно было, что его бессмысленная, часто болезненная жестокость спасала Россию. История утверждает, что это неправда. Так как историю никто не читает, я пытался рассказать свой миф, свою историю и внедрить в миф об Иване Грозном реальную личность — митрополита Филиппа, русского святого, который нашел в себе силы, мужество — и христианское, и человеческое — принять смерть, принести себя в жертву, чтобы попытаться остановить эту кровь. Но ему не удалось, добро не побеждает в этом фильме.
В. ПОЗНЕР: Еще вопрос от зрителя: «Господин Лунгин, в вашем фильме снялся замечательный артист Олег Янковский. На тот момент вы знали, что он смертельно болен? Если да, то как это отразилось на съемочном процессе?»
П. ЛУНГИН: Нет, конечно нет. И он не подозревал об этом. Вы знаете, он узнал — я скажу точно, так как мы общались, — в конце ноября — в начале декабря. И уже в мае он умер. А фильм был завершен в июне. Мы работали весело, мы ели, пили, строили планы на будущее. Олег Иванович работал тяжело и весело. Он, отыграв спектакль, в ночь садился в автомобиль, ехал к нам в Суздаль, чтобы с утра выйти на площадку. А отыграв смену, на машине в ночь уезжал, чтобы утром играть спектакль, то есть это была такая сверхработа, и ничто не говорило о его болезни.
В. ПОЗНЕР: Вам понравилась его игра?
П. ЛУНГИН: Мне необыкновенно понравилась. Вообще, для меня это было открытие совершенно другого типа актера. И я думаю, что ему понравилось. Он же всегда играл талант, ум, говорунов, остроумных. А здесь надо было промолчать целый фильм — это же потрясающе! По-моему, вообще невозможно. Он практически весь фильм молчит, и мы только видим глаза, то, как он вбирает в себя эту боль и как в нем постепенно вызревает эта невозможность жить, как человек принимает решение: «Лучше уйти из этого мира, попытавшись остановить беду, чем продолжать самодовольно жить». И он это сделал так убедительно — я просто восхищен.
В. ПОЗНЕР: Вопрос особенно важный, учитывая то внимание, которое сейчас уделяется истории: «Меня зовут Екатерина Полукарова. Павел Семенович, история государства Российского в разных источниках представлена по-разному. Хотелось бы узнать, какими источниками пользовались вы и насколько точно вы донесли до зрителя историческую информацию?»
П. ЛУНГИН: Действительно, в России история переписывалась. Кто-то сказал: «Нет ничего более непредсказуемого, чем русская история». Я, конечно, читал и Ключевского, и Соловьева, и Карамзина. Много вышло книг новых, очень интересных. Сейчас вокруг Грозного происходит такой идеологический спор — о будущем России, как ни странно. Я читал книгу Волонихина, нашего блестящего ученого. Я читал Скрынникова. В серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Грозного в авторстве нашего крупнейшего специалиста, уже не помню фамилию. Но главное, я много читал воспоминаний того времени. Опубликованы воспоминания немецкого опричника Генриха Штадлера (которого мы видим в фильме). Волосы встают дыбом. Вскрылись английские архивы — англичане спустя пятьсот лет опубликовали переписку Грозного с королевой Елизаветой. И тут обнаружились совсем невероятные вещи. Он, женатый, я не помню, четвертым или пятым браком, звал ее выйти за него замуж! Она ему вежливо отказала.
В. ПОЗНЕР: А воспоминания россиян вы читали?
П. ЛУНГИН: Конечно, огромное количество! Я знаю множество конкретных вещей. Например, про воеводу, который пел трое суток на колу, чтобы показать, что дух его не сломлен. Или про князя Воротынского, крупнейшего русского полководца, который разбил Девлет-Гирея. Пока Грозный ходил в Новгород и шел обратно, этот Девлет-Гирей, крымский хан, — никто не знает об этом — брал Москву, сжег ее. Сгорел тогда и опричный дворец — так, кстати, опричнина и закончилась, Грозный счел, что это знамение Божие. Когда Филипп ему говорил: «Отмени опричнину», он не соглашался. Но когда татары сожгли опричный дворец, царь ее потом, естественно, отменил и уничтожил всех опричников сам. А князь Воротынский блестяще разбил Девлет-Гирея недалеко от Москвы, когда тот подошел во второй раз. Ликование народа было столь велико, что Грозный подумал-подумал и сжег его. Вернее, не сжег, а поджарил. Князь был привязан к бревну и медленно живьем зажарен целиком между двух медленных огней — так было написано. Я очень рекомендую вам книгу Дворкина «Грозный как еретический тип». Там все замечательно показано. Автор — профессор Свято-Тихоновского института, он сейчас стал большим специалистом по сектам, но он глубоко изучал Грозного. В книге есть письма, покаяния — их у Грозного множество было. Грозный был талантливым литератором, очень любил писать, у него блестящее перо. Видно, что он умнее Курбского, он искусно ему отвечал. И покаяния изумительные. Вы их можете услышать в фильме. Вообще надо сказать, что в фильме Грозный практически говорит цитатами из самого себя.
В. ПОЗНЕР: Сергей Сергеевич Шадрин спрашивает: «Считаете ли вы себя отчасти продолжателем кинематографической традиции, заложенной Тарковским в фильме «Андрей Рублев»?»
П. ЛУНГИН: Это очень лестное для меня сравнение. Я люблю Тарковского. И если Сергей Сергеевич считает, что я хоть как-то продолжаю его традиции, то я счастлив.
В. ПОЗНЕР: Дмитрий Цветков спрашивает: «Если бы была возможность работать с актером или актрисой из любого времени, кого вы пригласили бы?»
П. ЛУНГИН: Вы знаете, на эти роли — никого другого. Для них есть Мамонов и Янковский.
В. ПОЗНЕР: Ульяна Иванова: «Что для вас искупление? Прощение человека, которого ты предал? Или достаточно найти компромисс со своей совестью, попросить у священника отпущения грехов, нищему копеечку подать?»
П. ЛУНГИН: Конечно, если у человека возможен компромисс с самим собой, то это не искупление. Совесть, отличающая нас от животных, для того и дана, чтобы жить в нас, и не смолкать, и грызть вечно. Искуплением, наверное, может быть только какая-то внутренняя перемена себя. Когда ты начинаешь переделывать себя, тогда можно сказать, что ты глубоко прочувствовал.