Позолоченное великолепие
Шрифт:
Томас пришел в ужас.
— Нет! Ей не понравится такая работа! Она умрет от тоски по дому и начнет скучать по мне.
Успокаивая сына, Джон положил ему руку на плечо и ободряюще потряс его.
— Не беспокойся, парень. Полли попала в хороший дом, где ее обеспечат и накормят лучше, чем когда-либо раньше.
— Но ведь ей нет и восьми лет! Она ведь совсем ребенок. Она сосет большой палец и плачет из-за ничего.
— Детей моложе Полли используют на более неприятных работах, часто в самых плохих условиях. Благодари бога, что ее не отправили в рудник таскать вагонетки с углем вместе с другими такими же несчастными девочками.
Томас думал лишь о том, что остался в полном одиночестве,
К счастью, примерно в это время Джон решил, что Томас достиг возраста, когда не помешает заняться учебой. Будучи трезвомыслящим человеком, он догадался, что сын обладает исключительными способностями. Мальчик еще в раннем возрасте научился уверенно читать, писать и считать и все время стремился приобрести новые знания, донимая старших множеством вопросов. У него также были задатки хорошего плотника. Джон все это видел. Мальчик отлично чувствовал дерево, обладал терпением и точностью, необходимой для этого ремесла. Можно было не опасаться, что он забудет плотничье дело из-за других предметов.
Пока Томаса было невозможно выставить из мастерской, если он над чем-нибудь работал. Джон не сомневался, что мальчик проведет свободные от учебы часы за верстаком, его интерес подстегнут обретенные знания в геометрии и измерениях, искусстве подсчета и определения длины, объемов поверхностей, без чего невозможно стать краснодеревщиком.
Томаса в должное время зачислили в местную школу, которая находилась всего в нескольких минутах ходьбы от дома. Он горел желанием приступить к учебе и, не жалея рвения и энергии молодости, обрести хорошие знания в предметах, о которых пока знал мало или ничего. В первое утро он нервничал, как любой новый ученик, но когда раздался звонок, возвещая об окончании уроков, его безграничная самоуверенность снова дала о себе знать. Полли уже изгладилась из его памяти.
Несколько месяцев спустя, когда утонули ее родители, он с жалостью вспомнил о ней. Уильям Барлоу с женой так напились, что не смогли спастись, когда река Уорф вышла из берегов и дом накрыло страшное наводнение. В ту ночь они остались в доме одни, ибо к тому времени семья распалась. Оставшиеся два мальчика покинули дом, и никто не знал, где их искать, а три девочки несколько недель назад сели в лондонский дилижанс вместе с подозрительного вида мужчиной.
Никто из детей не вернулся в Отли предать земле тела родителей, когда их обнаружили, так что церковному приходу осталось устроить им благопристойные похороны. Томас уже больше не надеялся увидеть Полли.
Верным оказалось предположение Джона, что желание сына освоить плотничье дело лишь окрепнет. Он всегда брал сына с собой на работу, если подворачивалась такая возможность. Томас был рад, если мог оказаться полезным в том, что от него требовалось, однако для него не было большего удовольствия, чем мельком увидеть роскошную мебель в прекрасной обстановке. Джон уже знал, где искать сына, если тот исчезал в таком доме. Томас все больше и больше говорил о том, что ему очень хочется однажды, когда он вырастет, сделать такую мебель самому. Джон взял это на заметку и решил позаботиться о том, чтобы сын достиг этой цели, если только мечты молодости вдруг не изменятся. Он начал присматривать ему подходящее место для обучения, когда настанет время.
Один зимний день привел отца с сыном в большой дом с красивым фронтоном, построенный в стиле эпохи Тюдоров. Перед Джоном стояла трудная задача — помочь домашнему плотнику соорудить пристройку к конюшне, расположенной в заднем дворе особняка, но Томас надеялся хотя бы через окна увидеть, какие сокровища находятся внутри. Ему не повезло — крепкому парню с парой быстрых ног нашлось множество дел. Томасу приходилось бегать целый день, если не считать очень короткого перерыва, когда он с отцом ел взятый с собой обед — пирог с мясом кролика в обществе искусных плотников и каменщиков, собранных для того, чтобы быстрей закончить строительство. Ему ни разу не представился случай побродить возле дома, и он был недоволен, когда затемно при встречном ветре возвращался домой, причем единственным источником, освещавшим дорогу, стали тусклые фонари фургона. Томас замерз и устал, и после того, как он, задремав, чуть не свалился с сиденья, Джон поднял навес, давая ему возможность забраться в фургон и свернуться под брезентом. Он нашел свернутый мешок, который служил ему подушкой, и закрыл глаза под громкий стук колес, пока фургон подпрыгивал на неровной дороге.
Под соседним брезентом что-то зашуршало и, когда он вскочил, думая, что это крыса, маленькая рука зажала ему рот, он почувствовал теплое дыхание, и хорошо запомнившийся голос Полли прошептал ему на ухо:
— Ни звука, Томас Чиппендейл! Я сбежала!
Он машинально выполнил этот приказ, накрыл себя и Полли брезентом и, оттолкнув ее руку, сердито прошептал:
— Полли! Я не знал, что ты работаешь в этом доме! Ты бестолковая деревенщина! Почему ты сбежала? Они ведь устроят погоню и отвезут тебя назад!
— Если они не найдут меня, то не отвезут обратно! — отрезала она. — Мне там не нравится. Сначала я с утра до ночи чистила горшки и сковородки. Эти знатные люди едят до отвала, а я с мальчиком на судомойне никак не успевала перемыть все. Я плакала, пока не иссякли слезы. Тогда мне все стало безразлично, и я чуть не умерла. Но одна из служанок сжалилась надо мной. Она была любовницей дворецкого и уговорила его, чтобы он позволил мне подметать, натирать полы в доме и все такое прочее. Но сейчас мне эта работа совсем опротивела. — В ее голосе появились нотки крайнего отчаяния. — Том, ты должен мне помочь. Я решила сбежать при первой возможности, какая подвернется, и когда сегодня увидела тебя с папой у конюшни, то поняла, что такая возможность появилась.
Полли обхватила его за шею, чуть не задушив, крепко прижалась лицом к нему и разразилась слезами, которые долго сдерживала, считая, что ей не подобает выказывать такую слабость.
Томас разозлился на нее. Ей повезло, ведь ее повысили среди слуг, а она бросила все ради чисто женского каприза, который он никак не мог понять. Если бы у Томаса хватило ума, он крикнул бы отцу, фургон развернули бы и отвезли Полли обратно, прежде чем обнаружилось ее отсутствие. Но он не мог предать ее. Она источала приятный чистый аромат, волосы, упавшие ему на лицо, были мягкими и шелковистыми, исчез неприятный запах, каким в прошлом отдавала ее одежда и одежда любого, кто жил в лачуге ее семьи. Ему было приятно ощущать ее тело, это было новое ощущение, пробудившее в нем любопытство. Он стал гадать, похорошела ли она и поправилась ли от вкусной еды, по тяжести ее тела он догадался, что за полтора года с их последней встречи она выросла.
Но тут его снова обуял гнев. Его ничто так не порадовало бы, как работа в великолепном доме. Когда-то он думал, что у нее не все в порядке с головой, и сейчас ему показалось, что это так. Чуть не задохнувшись, он легонько отстранил ее от себя, радуясь, что при таком свисте ветра, гулявшего в скрипучих ветвях, их перешептывания не достигнут ушей отца.
— Подумай хорошенько, прошу тебя, — умолял он. — Там не может быть так плохо, как ты говоришь. Похоже, в том доме у тебя появились друзья, но, увидев меня, ты затосковала по дому в Отли и временам, когда мы там встречались.