Позволь ей уйти
Шрифт:
— Слушай, я тебя сегодня даже боюсь, — присвистнул Артём. — На хрена ты обидел этого невинного ребёнка? Свои собственные комплексы и злость на Анжелке срываешь…
— Ну переспи с ней, раз такой добренький, осчастливь хоть разок, — огрызнулся Павел. — Может, вылезешь из корифеев наконец.*
Лицо Артёма окаменело, и Павел, опомнившись, в ту же секунду пожалел о том, что у него нечаянно вырвалось.
— Прости, Тём… — выдохнул он, запуская руки в свои волосы и взлохмачивая их.
— Ну ты и мудак, — произнёс Артём в шоке и удивлении.
— Прости, прости. Можешь меня даже ударить, если хочешь, я заслужил.
— И ударю, — Артём сжал
— Согласен, — Павел потёр место удара. — Правда извини, дружище.
— Я… я никогда тебе не завидовал, — с горечью произнёс Артём. — С самого первого дня в академии я знал, что ты талантливее и перспективнее нас всех, но… ёлки, я всегда искренне радовался за тебя!
— Ну прости-и-и!.. — взвыл Павел и крепко обнял друга, чувствуя себя последней свиньёй.
— Слушай, ты давай-ка… разберись со всеми своими бабами, — обиженно просопел Артём. — А то от этой неудовлетворённости и неопределённости ты совсем неадекватным становишься.
___________________________
* Корифей — танцовщик кордебалета, выступающий в первой линии и исполняющий отдельные небольшие танцы.
ЧАСТЬ II
=49
“Днём не помнит, ночью он иногда ей снится,
Если её разбудить, то протянет руку,
В пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,
В пустоте нет ни зова её, ни звука…” *
Таганрог — Москва, 2008 год
Московская хореографическая академия катастрофически не справлялась с огромным потоком поступающих, поэтому несколько лет назад решено было делить ребят на группы. Набор проходил дважды: в июне и августе. Хрусталёва настаивала на том, чтобы попытать счастья ещё в первом потоке, оставив зазор на будущее: если что-то вдруг пойдёт не так, можно будет переиграть это в конце лета.
Однако в июне балерина неожиданно умудрилась подхватить воспаление лёгких и надолго слегла, так что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Пашка сходил с ума от досады, жалости к Ксении Андреевне и страха, что время упущено. Несмотря на все заверения Хрусталёвой, что в крайнем случае они всегда могут обратиться к её бывшему мужу, Пашке почему-то было очень важно поступить самому, без чьей-либо протекции.
Милка часто звонила ему из Москвы и, вероятно, шокировала своих приёмных родителей счетами за междугородные переговоры.
— Калинин, тебя к телефону!.. — то и дело заглядывал в комнату мальчиков какой-нибудь шустрый гонец, и Пашка подрывался с места как настоящий спринтер.
Мила, вероятно, считала, что звонить прямиком директрисе надёжнее, чем на вахту. Татьяна Васильевна ворчала, но всё-таки великодушно разрешала Пашке разговаривать у себя в кабинете. Иногда её тактичность доходила до того, что она бесшумно удалялась, позволяя запыхавшемуся и взволнованному мальчишке без свидетелей пообщаться со своей подругой. Пашка был до слёз благодарен ей в такие моменты за деликатность. Нет, конечно, они с Милкой не разговаривали о каких-то запрещённых или постыдных вещах, но всё же, когда никто его не подслушивал, он мог куда более искренне выразить свои эмоции и чувства. Он скучал по Милке. До одурения скучал… Да и сама она считала дни до Пашкиного приезда.
Узнав, что их июньская встреча
— Ещё целых два месяца ждать… Паш, я же не выдержу! Я просто с ума тут сойду без тебя!
Он вцепился в трубку до боли в пальцах, беспомощно вслушиваясь в плач самого дорогого ему на свете человека.
— Тебе плохо там? — осторожно спросил он. — Они… тебя обижают?
— Нет, не обижают, наоборот — балуют, холят, лелеют и исполняют любой каприз. Но я просто так соскучилась… и Москва эта дурацкая, тут столько народу! — с досадой добавила она. — Холодно и солнца мало, до самого конца мая все в куртках ходили, представляешь? Дышать нечем, фрукты какие-то безвкусные, моря нет… а теперь ещё и ты не приедешь.
— Я приеду, совсем скоро приеду, ну потерпи ещё немножечко, — уговаривал её Пашка, словно убеждал маленького ребёнка принять противное и горькое лекарство — заставлял принимать эту разлуку маленькими дозами, и тогда рано или поздно она закончится, а самой Милке обязательно полегчает.
Изначально Высоцкая планировала сопровождать своего воспитанника в Москву вместе с Ксенией Андреевной, но в конце лета на неё навалилась куча срочной работы: в детдоме появились новые дети, а также усыновляли несколько старых, и эти важные дела не отпустили директрису в столицу. Хрусталёва и Пашка тоже погрязли в бумажной рутине, собирая необходимые для поступления всевозможные медицинские справки, официальные документы, заявления и разрешения, чтобы никто не придрался к нему в Москве. В случае успеха — если его возьмут — уже не имело смысла возвращаться в Таганрог, до начала нового учебного года оставалась всего пара недель, так что Пашка должен был сразу заселиться в интернат при академии.
По такому случаю ему купили чемодан. Самый настоящий, большой, прекрасный тёмно-синий чемодан на колёсиках! Пашка никогда раньше не уезжал из Таганрога — если не считать автобусных экскурсий в Ростов-на-Дону вместе с классом, но тогда, понятное дело, они все ездили налегке, без вещей и сумок, и в тот же день возвращались обратно в детский дом.
Он с непередаваемым волнением укладывал в распахнутое чемоданное нутро свои вещи: джинсы, рубашки, футболки, куртку, балетки с майками и велосипедками, хотя в академии всем учащимся должны были выдать новую форму.
Каждая минута, каждая деталь этого грандиозного путешествия приводила Пашку в восторг. Сначала — поездка на электричке до Ростова-на-Дону. Затем пересадка на скорый поезд “Тихий Дон”: верхняя полка в купе, где было так здорово валяться на пузе и смотреть в окно; титан с горячей водой, благодаря которому можно было в любой момент выпить чаю или кофе из стеклянного стакана в красивом латунном подстаканнике; вагон-ресторан, куда Хрусталёва повела его обедать, категорически заявив, что не приемлет дорожную сухомятку, а Пашкиному растущему организму требуется суп, второе и компот… Но самое-то главное — атмосфера дороги: непередаваемый запах вокзалов и поездов, убаюкивающий перестук колёс, равномерное покачивание вагона, свежий южный ветер, врывающийся в раскрытые окна и треплющий занавески, а также бабульки на станциях, продающие яблоки, сливы и абрикосы… Чёрт возьми, это было прекрасно!