Позывной "Калмык"
Шрифт:
— Фух. Побежала я тогда. Если что, пришлю Аньку или Тоську. За ягодами тоже отправлю. А вы, Александр Сергеевич, тут пока побудьте, — гренадёр-девица, опять вытерла пот и понеслась назад к усадьбе, на этот раз, как паровоз гружёный, помедленнее.
Идти подсматривать за полицейскими смысла не было. Терем так расположен, что из леса его толком не видно, только самый верх. Там лещины застят и яблони с грушами потом. Да и не увидеть без приборов ничего с такого расстояния. Обещала Машка прислать связную, значит пришлёт, она кремень девка.
Часа через два Тоська
— Вашество. Мария Петровна велела передать, чё полицейские дядьки разделились, двое туточки остались. А двое на конях наших поехали в Басково. Спрашивает, Мария Петровна, чего делать? — Тоська руки в боки упёрла, Машку парадируя, и перейдя на контральто спросила, — Чего делать, Александр Сергеич?
— Скажи Машк… Марии Петровне, чтобы через пару часиков Аньку пешком отправила в Басково, но перед отправлением сказала шёпотом «озеро». И пусть еды соберёт. А ты иди за Анькой чуть позади и всё время назад посматривай, не идёт ли кто за вами. Как Анна в лес свернёт, так ты домой беги. Поняла?
— Ясненько, Александр Сергеич. Побёгла я?
— Давай.
Сашка решил сразу в руки полиции не сдаваться. Посмотреть из избушки у озера, как дела разворачиваться будут. Поговорка раньше сядешь — раньше выйдешь, как-то не вдохновляла. Вот, ни разу не вдохновляла.
Событие двадцать первое
Кто знает об опасности, но нем — тот враг.
Иоганн Вольфганг Гёте
Так себе удовольствие. Сашка уже неделю жил в шалаше в «Разливе». Опять началась перманентная борьба с комарами. А ещё есть приходилось всё холодное. Ну, и Аньку жалко, девке приходилось каждый день с несколькими килограммами еды в рюкзаке за спиной шагать десять километров в одну сторону, а потом, пусть и без еды, но ведь тоже десять, в другую. Опять на глазах худела. И другого не пошлёшь. Что знают трое, то знает свинья, как папаша Мюллер Штирлицу, кажется, говорил. Машке доверить эту информацию можно. Но она девка видная и полицейский, караулящий Сашку в Болоховском, её знает, исчезновение домоправительницы на целый день, походом в баню не объяснишь. А использовать кого другого — опасно. Мало ли, посулит полицейский сто рублей или вольную, обманет потом, а человек купится.
Привлекать вояк старых тоже нельзя. Они тем более под подозрением. В Басково даже двоих полицейских оставили Сашку караулить.
От нечего делать Сашка стал себя накручивать. А чем занимается сейчас Ксения и князь Николай Иванович Болоховский? Должны же знать, что тут полиция сидит. И значит, должны обивать пороги больших начальников, выпрашивая милости для дурня. Или не должны? И за ними надзор и их третируют полицейские чины, всё же нищий почти работник завода, хоть и князь без чинов и званий в Российской империи величина крайне незначительная, и никто ему помогать из чиновников не станет. Если почему-то решили Сашкой заняться, то эту неповоротливую государственную машину с пути не свернёшь.
Чтобы не сойти с ума от мыслей, безделья и комаров, Сашка решил физическими нагрузками себя загрузить по полной. Целыми днями бегал, приседал, отжимался, подтягивался. Пока не падал. Потом, отлежавшись, умывался, обедал или завтракал, чуть спал и снова за упражнения. Только приход Аньки машину по сжиганию килокалорий останавливал. Выслушивал Сашка неутешительные новости, что всё по-прежнему, и потом час Аньку утешал разными способами.
— Давай я им приготовлю отвар, что они с ума сойдут или отравлю, — залезая на Сашку показывала зубы кикимора.
— Не вздумай. Пришлют других, а тебя на каторгу, все же знают, что ты травница. Не делай ничего. Даже понос не вызывай у них. Я думаю, что на всю жизнь они сюда народ не пошлют, максимум неделю засаду эту подержат. Да и снимут, ну, край — десять дней. Я пока тут от трудов отдохну. Отпуск у меня.
На восьмой день, когда Анька пришла к избушке, Сашка её ещё на тропинке встречал, до озера, и глядел с надеждой, что всё мол, любовь моя, можешь возвращаться в нашу комнату и спать на перинах. Но нет. Кикимора развела руками.
— Подождём твою мать, — вспомнил Игорька Кох.
— Мою маму? — Анька глаза сделала по серебряному рублю, а тьфу, по золотому червонцу. Умеют же некоторые от творца красивые глаза и рожицы выпрашивать. А тут — глаза серые, рожа монгольская. Не совсем честно.
— Вот давай забьёмся, что на десять дней их прислали, придёшь ты в… Сегодня какой день недели?
— Среда.
— Вот, придёшь ты в субботу и скажешь, что уехали эти гады. Стоп, а чего они едят?
— Аксинья кормит. Хорошо кормит, ей офицер сказал, что если полицейские жаловаться будут, то выпороть её прикажет, — опять клыки показала кикимора.
— Ну, ладно, пусть кормит. Не обеднеем. Наоборот, скажи Аксиньи пусть им в два раза порции увеличит и мяса даёт.
— Зачем? — ну, правильный вопрос, зачем откармливать врагов.
— Чтобы не было повода ругать вас и меня заодно.
Анька прибежала вечером в пятницу, при этом в обед уже приходила. То есть, она как тот грек Филипок после сражения при Марафоне в Афины бежал с благой вестью, так и Анька прошла уже два десятка километров и ещё десять пробежала, чтобы сказать, что в пятницу в обед приехал тот же офицер и посмотрел, как полицейский в три горла жр… ест. Разорался побил бедного Егора и велел садиться в бричку. Всё, снимается тут пост. Офицер пообедал, сели они в бричку и укатили.
— В бричку? Туда четыре человека не влезут. Интересно, а в Басково тоже пост снимут?
— Я завтра сбегаю.
— Ань, ты за эти дни опять в шкилет превратилась. Теперь тебя опять пять лет откармливать надо. Точно нет такой травки, чтобы поправиться можно было.
Естественно, не пошли никуда на ночь глядя. Без всяких кувырканий Сашка уложил кикимору на топчан и лежал рядом, отгоняя пищащих комаров. Пока сам не уснул, зарывшись в пахнущие мятой, что ли, волосы Аньки.
Проснулся, правда, с распухшим ухом. Комарихи нашли брешь в обороне.