Позывные дальних глубин
Шрифт:
С остальными членами экипажа было проще. Не составило особого труда перетянуть на свою лодку всех тех, кому сам Егор полностью доверял. Вторым старпомом на лодке стал Обрезков. На борту новой непрядовской субмарины оказались и вечно унылый доктор Целиков, и хитроватый одессит минёр Дымарёв, и неизбывный морской романтик и пушкинист штурман Скиба. Как раз к спуску корабля на воду подоспел механик Теренин, который переучивался в центре специальной подготовки с дизелиста на ядерщика. А радиотехническую службу возглавил старший лейтенант Пётр Хуторнов — тот самый «вундеркинд» с оттопыренными ушами, который, по выражению самого же Непрядова, рождён был гидроакустиком. Как выяснилось, он окончил ВВМУРЭ и успел уже послужить на атомоходах. Хуторнов
Сотворение подводной лодки подобно рождению ребенка. Она так же долгое время вынашивается в утробе конструкторских бюро и лабораторий, прежде чем в заводских цехах начнёт обретать свою стальную плоть, по жилам которой потечёт живительная «кровь» электричества, гидравлики, воды и пара. Её будут учить плавать у родного берега, бережно поддерживая, как малыша, делающего с помощью матери первые робкие шажки. А когда лодка достаточно повзрослеет и окрепнет, её уже со спокойной душой отпустят от родительского причала в самостоятельную жизнь, в дальние моря и океаны.
Точно так было и с непрядовской атомариной. Больше всего Егору запомнилось не то, как она, сопровождаемая сонмом вспомогательных судов, опекаемая всевозможными наставниками и советчиками, отправлялась на ходовые и государственные испытания, а когда экипажу, наконец, дозволено было выйти в море самостоятельно.
Непрядов, как обычно, стоял на ходовом мостике. Заполярное небо по осеннему серчало и хмурилось, без конца моросил холодный мелкий дождь, а на душе у Егора было тепло и радостно, оттого что не по календарю пришла весна. Егор жаждал всем своим нутром, каждой клеточкой собственного естества, ощутить родственное единение с могучим организмом своего корабля. Хотелось как бы заедино чувствовать, мыслить и даже… сопереживать.
Атомоход представлялся огромным нарвалом с непонятным пока норовом и привычками. Его только предстояло ещё укротить, сделать ручным и покладистым. Огромным своим рылом он зарывался на ходу в воду, будто хорошо натренированный пловец, стремящийся на дистанции не высовываться головой на поверхность. Забранные тугой резиной бока нарвала холёно, сыто лоснились. Оба реактора, преобразуя чудовищную энергию ТВЭЛов в паровую мощь турбогенераторов, неустанно раскручивали кормовой винт, придавая кораблю почти неслышимый надводный ход. Можно было лишь вообразить, как лодку влечёт упряжка в 50 тысяч лошадей. Вероятно, до самого горизонта, сколько хватит глаз, вихрем неслась бы перед форштевнем эта воображаемая конармия.
По выходе из губы Непрядов скомандовал «полный ход». Команду мгновенно исполнили. При этом командир не услышал привычно ломившего уши рёва дизелей. Могучее тело субмарины лишь слегка напряглось в плавном ускорении, преодолевая лобовое сопротивление, и потоки воды бешено понеслись по бортам. Тотчас две волны, рождённые мощным движением «нарвала», начали расходиться от форштевня подобно гигантским усам. Доходя до самого берегового уреза, они как бы поддразнивая и резвясь, щекотали белыми всплесками отдалявшиеся гранитные скалы. Чайки вскоре поотстали, не в силах угнаться за стремительно уходившим кораблём.
Снова Егор был спокоен и твёрд, как прежде уверен в себе и в своих людях. Рядом были его старые друзья и верные, испытанные сослуживцы, с которыми довелось в морях «съесть» не один пуд соли, с кем породнились и в радости и в беде. Вот рядом Кузьма Обрезков, который скорее сдохнет, чем обманет или предаст. Щурясь встречному ветру, он покуривает в рукав и поводит под альпаковой курткой налитыми покатыми плечами, будто на них ещё непривычно давят погоны с недавно приколотыми звездочками капитана второго ранга. А в центральном вахтой правит Вадим Колбенев. И в нём Егор уверен как в самом себе. Теперь все трое они почти на равных умели управлять этим великолепным, умным кораблём. А лодка действительно была необычной. Из её штатного расписания исчезли многие должности, которые по традиции исполнялись матросами и старшинами срочной службы. Отныне здесь вовсе не нужно было ни клапана вручную крутить, ни давить на рычаги и рукоятки. Автоматизация всех рабочих процессов была полнейшей. Воистину это был подводный корабль грядущего века — настолько он ещё непривычен был в своём техническом совершенстве.
Операторы в офицерских званиях сидели в удобных кожаных креслах за пультами управления и играли на клавишах компьютеров. А в самом центральном так просторно, что впору давать бал. Даже шахты перископов, частоколом высившиеся посреди помещения, представлялись декоративными колоннами, торжественно подпиравшими своды дворцового зала. И в помине здесь не было столь привычной по старым дизельным лодкам тесноты от скученности множества людей. Глаз ласкал ровный дневной свет неоновых светильников. Трубопроводы и кабели упрятаны под светло-серыми облицовочными панелями, а мощные кондиционеры держали комнатную температуру и обеспечивали свежесть воздуха.
В расчётной точке атомоход канул в глубину. С верхнего мостика офицеры перешли в центральный. Здесь уютно как у себя дома: светло, тихо и сухо. Кому теперь и какое дело до того, что наверху промозглая сырость и злая непогодица. В прочном корпусе лодки всем теперь хорошо, как у Христа за пазухой.
Переодевшись, Егор занял свое командирское место. Дисплей непрерывно выдавал ему все необходимые параметры хода корабля, состояние всех его систем и механизмов. По большей части командир видел только спины своих подчиненных, которые трудились на боевых постах по всему периметру отсека. Отчего-то подумалось, что это уже не офицеры в их обычном понимании, сколько чиновный люд подводного ведомства. Даже на вахту здесь полагалось заступать не в обезличенных синих куртках со штатными нашивками на карманах, а в свежих кремовых сорочках и при галстуках.
В принципе, почти весь поход можно провести в центральном и в жилых отсеках, совсем не заглядывая в опломбированные носовые и кормовые помещения. Там вся работа осуществлялась автоматически, без прямого вмешательства человека — от управления ядерными реакторами и турбинами до запуска крылатых ракет и стрельбы торпедами. Но главное преимущество состояло в том, что до предела сокращалось время на все операции по управлению кораблём.
Впрочем, Непрядов заставил себя не слишком-то обольщаться необычайными возможностями своей лодки, казавшимися поначалу беспредельными. Он знал, что его «нарвал» может лишь прикидываться послушным, что и на этот раз, как всегда, приходится ловить свою командирскую удачу, которая зависела не только от него, но и от тех, чьи спины и затылки маячили перед глазами. А предстояло им всем в глубинах моря Гиперборейского найти и «уничтожить» чужой атомоход — ещё до того, как он изготовится к залпу баллистическими ракетами.
— Легко сказать: найти и уничтожить, — ворчал по этому поводу Обрезков, сидевший за своим пультом справа от командира. — Она же, вражья стерва, сама может нас, как пить дать, первой торпедами «долбануть».
— Иными словами, постарается нас «объегорить», — намекнул Колбенев. — Это же твоя школа, Егор Степанович, так что не взыщи, в случае чего.
Непрядов лишь досадливо отмахнулся. А дело было, конечно же, не в той самой «стерве-лодке». В конце-то концов, не будь той самой, так нашлась бы любая другая по их душу. Просто, командовал подводным «супостатом» не кто иной, как бывший Непрядовский старпом Савва Тынов. Его командирская звезда, на удивление всем, взошла на служебном небосклоне необычайно стремительно и ярко. Это был тот редкий случай, когда несомненный талант был не только вышестоящим начальством вовремя замечен, но и ему дали ход. А в результате, флот приобрёл ещё один экипаж, которым не грех было гордиться. Но произошло это всё именно с подачи Непрядова, разглядевшем в своём грубоватом старпоме несомненное командирское дарование.