Позывные дальних глубин
Шрифт:
Когда Катя, достаточно окрепнув, снова приехала к Непрядову на Севера, он еле узнал её — настолько она опять похорошела, приобретая какие-то неведомые прежде черты зрелой, уверенной в себе женщины. Правда, в её движениях теперь не было прежней воздушной лёгкости, зато появилась какая-то чарующая пластика, значимость в каждом жесте рук, в мимике такого же очаровательного лица с маленькими губками и большими совиными глазами.
Егор был бесконечно счастлив, радуясь окончательному выздоровлению жены. «Вот уж теперь, — уверял он себя, — мы точно с ней навсегда вместе, снова заживём душа в душу и не разлей вода». И пускай по-прежнему ждали его в океанах тысячи
Вечером, после семейного ужина, они решили прогуляться к своей заветной сопке. Было тихо, сухо, свежо. Солнце висело где-то у самого горизонта, подсвечивая гранитный береговой урез и остекленевшую гладь залив. Ветер слегка вздыхал, запах прелой листвы напоминали об осени. Под ногами печально шуршала пожухлая трава, как бы жалуясь на приближавшиеся холода. Помогая преодолеть подъём, Непрядов бережно придерживал жену за локоть. Она же улыбкой просила его не беспокоиться, полагаясь на свои тренированные ноги, да лёгкую палочку, на которую пока приходилось опираться.
— Ты знаешь, Егор, — заговорила она, продолжая таинственно улыбаться. — Как только я поняла, что все страхи мои позади, то как-то ночью не совладала с искушением и пришла в свой цирк. Знакомый вахтёр узнал меня и пропустил без лишних слов. Мне ничего не было нужно, хотелось только ещё разочек взглянуть на арену и… всё. — Она искоса глянула на мужа, пытаясь понять, какое это на него производит впечатление.
Егор молчал.
— Я включила малое освещение и пошла на круг. Ты знаешь, манеж ночью совсем не тот, что днём. Там творятся настоящие чудеса акустики. Я шла, и звуки моих шагов многократно повторяло эхо. Потом остановилась и хлопнула в ладоши. И вдруг показалось, что мне зааплодировал пустой зал. Это было нечто такое, отчего до сих пор не могу прийти в себя. Один старый ковёрный как-то говорил, что так дают себя знать бессмертные души цирковых артистов, которых давно нет среди нас. Они там навсегда поселяются как на Олимпе и судят каждого из нас по делам нашим…
— Эх, Катька-котёнок, — уныло сказал Егор, всё понимая. — Причём здесь какие-то цирковые духи и призраки! Говори уж прямо, когда опять покидаешь меня?
— Егор, я тебя очень… очень люблю. Ты даже не знаешь как…
— Знаю. Но цирк всё же любишь больше.
Она взглянула глазами, полными страдания и слёз. И Егор понял, как ей тяжело. Он заставил себя улыбнуться в ответ и сказал как ни в чём ни бывало:
— Катюша, ты уж только поосторожней теперь. С высотой шутки плохи, сама знаешь.
Она просветлела улыбкой, смахивая платочком слезинки.
— Можешь не беспокоиться, с акробатикой всё покончено. И речь совсем не об этом.
— Тогда о чём же ещё?
— Ты ведь знаешь, я окончила режиссёрские курсы. Даже когда совсем тяжело было, в глубине души всё равно не переставала думать о цирке. Это было для меня какое-то наважденье, какое-то проклятье, от которого не было сил избавиться. Потом явилось нечто более конкретное, осмысленное. И это придало мне сил бороться не столько с моей болезнью, сколько с самой собой, — недоверчиво глянув на мужа, она поинтересовалась на всякий случай. — Тебе, может быть, это не так интересно?
— Да что ты! — с обидой ответил Егор. — Мне всё и всегда крайне интересно и важно, что касается тебя.
— Тогда знаешь, как это для меня важно. Дело в том, что современный цирк всё больше и больше становится театром. Суть такова, чтобы на основе сложного, красивого трюка, при помощи музыки и света, создать полнокровный художественный образ. По себе знаю, что цирковому артисту уже мало быть одним лишь акробатом и трюкачом. Ведь каждый номер — это своеобразный маленький спектакль, который режиссёр кропотливо лепит вместе с цирковым артистом. И вот поняв все это, осмыслив, я пришла к своему замыслу, к своему видению современного циркового спектакля. Месяц назад предложила свой сценарий на совете госцирка…
В это время они добрались до вершины, и Катя умолкла, стараясь отдышаться.
— Ну и… — уже с нетерпением настаивал Егор, заинтересованный проектом жены. — Как всегда у нас, забодали?..
— Нет, — сказала она, глотая ртом воздух. — Представь себе: произошёл тот редкий случай, когда приняли мою идею чуть не на «бис».
— Так вот сразу?
— Не сразу, конечно. Пришлось здорово поспорить, — сказала она, делано возмущаясь. — И с кем бы ты думал?
Егор был весь внимание.
— Да-да, — сказала Катя так, словно Егор уже сам догадался. — С Тимофеем Фёдоровичем Плетнёвым, с собственным папа, имеющим несчастье возглавлять репертуарную часть.
— Вот уж не думал! — удивился Егор.
— Теперь это не важно, — отрезала Катя. — Пускай он дуется на меня. Но я всё-таки доказала своё и вот теперь прошу любить и жаловать, — она сделала изящный реверанс. — Перед вами новый главный режиссёр передвижного цирка шапито. Дали полный «карт бланш» на весь следующий сезон.
— Поздравляю, Катюха! — искренне радуясь, Егор обнял жену.
Они долго ещё находились на сопке, пребывая в полном уединении. И обоим там было хорошо. Сидя на деревянных ящиках, неведомо кем затащенных на вершину сопки, они вели разговор о самом дорогом и сокровенном, что касалось только их. И предстоящая новая разлука уже не казалась Егору столь мучительной и тяжкой, как в первые минуты Катюшиного откровения, когда она призналась, что не в силах порвать с цирком. Такова уж, видно, была их судьба, предполагавшая долгие месяцы разлуки и короткие минуты свиданий. Но это была их жизнь, со всеми её радостями, огорчениями, тревогами и никакой другой жизни они для себя не искали.
Егор знал, что Катя должна была вскоре отправиться в далекий сибирский город, где ей предстояло принять труппу, состоящую из артистов разных жанров, и сразу же приступить к репетициям. Времени на постановку задуманного ею циркового спектакля оставалось совсем немного, и поэтому Катя торопилась покинуть Севера как можно скорее.
— Об одном только попрошу, — сказал Егор перед тем, как окончательно благословить жену на их очередную долгую разлуку. — Хотя бы на денёк, но заверни к нашему деду в Укромовку.
— Дорогой, ты режешь меня без ножа, — взмолилась Катя. — Я и так уже пропустила все намеченные сроки. К тебе-то еле вырвалась. Ты представляешь, как в труппе ждут меня? Ведь спектакль мало подготовить — его нужно ещё сдать приёмной комиссии. А это, уж поверь мне, будет настоящий бой.
— Верю, родная, — сочувствовал Егор. — Но и ты пойми. Дед очень хотел тебя видеть. Он же не то, чтобы старый, а древний уже: второе столетие распечатал. Посуди сама, ну сколько ещё дней-то ему отпущено? Я и сам вот со страхом думаю, а вдруг его больше не увижу?.. Ведь кроме него, да тебя со Стёпкой, у меня же, в сущности, никого нет.