Позже
Шрифт:
– Мой муж сожжет волосы твоей матери своей сигаретой.
И, конечно же, так и произошло. Я почувствовал запах паленых волос, что-то вроде запаха из салона красоты. Мама была слишком вежлива, чтобы сказать ему об этом, но она попросила отпустить ее, а затем взяла у него сигарету, бросила на пол и наступила на нее. Я подумал, что свинячить в общем коридоре было плохим поступком, но ничего не сказал. Я понял, что это особая ситуация.
А еще я знал, что мой диалог с миссис Беркетт его напугает. И маму тоже. Даже маленький ребенок знает некоторые базовые вещи, если у него чердак на месте. Ты говоришь «пожалуйста»,
Тем временем мистер Беркетт пересказывал все заново, уточняя некоторые детали. Он рассказал моей матери, как сидел на полу рядом с диваном и держал жену за руку, пока не пришел врач, и продолжал сидел рядом, пока не пришел тот парень, гробовщик, чтобы забрать её. «Препроводить её» - вот что он на самом деле сказал, но я не понял, пока мама мне не объяснила. Сначала я вообще подумал, что он сказал косметолог[6], может быть, из-за запаха подпаленных маминых волос. Его плач было поутих, но теперь снова усилился.
– Ее кольца пропали, - сказал он сквозь слезы.
– И помолвочное кольцо, и обручальное, с большим бриллиантом. Я осмотрел ночной столик рядом с ее кроватью, куда она их обычно кладет, когда втирает в руки этот ужасно пахнущий крем от артрита.
– Да, пахнет скверно, - признала миссис Беркетт.
– Ланолин - это, по сути, бараний жир, но он действительно помогает.
Я кивнул, показывая, что понял, но ничего не сказал.
– ... и на раковине в ванной, потому что иногда она оставляет их там… Я везде искал.
– Они найдутся, - успокоила мама, и теперь, когда ее волосы были в безопасности, она снова обняла мистера Беркетта.
– Они найдутся, Марти, не волнуйся.
– Я так по ней скучаю! Я уже скучаю по ней!
Миссис Беркетт хлопнула ладонями по лицу.
– Я даю шесть недель, прежде чем он пригласит Долорес Магауэн на ленч.
Мистер Беркетт рыдал, а мама успокаивала его, как делала это всякий раз, когда я разбивал коленку или когда я пытался приготовить ей чашку чая и проливал горячую воду себе на руку. Другими словами, шума было много, так что я рискнул, но старался говорить тихо.
– Где ваши кольца, миссис Беркетт? Вы знаете?
Они должны говорить тебе правду, когда умирают. Я не знал этого в шесть лет, я просто предполагал, что все взрослые говорят правду, живые или мертвые. Конечно, в то время я также верил, что Златовласка - настоящая девушка. Называйте меня глупцом, если хотите. По крайней мере, я не верил, что три медведя на самом деле могли говорить.
– Верхняя полка шкафа в прихожей, - сказала она.
– В самом конце, за альбомами.
– Почему там?
– спросил я, и мама как-то странно на меня посмотрела. Насколько она могла видеть, я разговаривал с пустым дверным проемом... хотя к тому времени она уже знала, что я не совсем такой, как другие дети. После того, что случилось в Центральном парке, - плохие вещи, но я еще до этого дойду - я подслушал, как она говорила по телефону одному из своих друзей-редакторов, что я «с чудинкой». Это напугало меня до чертиков, потому что я подумал, что она имела в виду, что хочет сменить мое имя на Фэй[7], что было девичьим именем.
– Не имею ни малейшего представления, - ответила миссис Беркетт.
– К тому времени, наверное, у меня уже случился инсульт. Мои мысли утонули в крови.
Мысли тонут в крови. Я никогда этого не забывал.
Мама спросила мистера Беркетта, не хочет ли он зайти к нам на чашку чая («или чего-нибудь покрепче»), но он ответил, что нет, он собирается еще раз поохотиться за пропавшими кольцами своей жены. Она спросила его, не хочет ли он, чтобы мы принесли ему что-нибудь из китайского ресторанчика, - эту еду моя мама планировала на ужин, - и он сказал, что это было бы хорошо, спасибо, Тиа.
Моя мать сказала «де нада[8]» (это выражение она использовала почти так же часто, как «да, да, да» и «правда, правда»), а затем сказала, что мы принесем к нему еду около шести, если только он не хочет поесть с нами в нашей квартире, что он мог бы без проблем сделать. Он сказал, что нет, он хотел бы поесть в своей, но он хотел бы, чтобы мы поели вместе с ним. За исключением того, что на самом деле он сказал, «в нашей квартире», как будто миссис Беркетт была жива. А живой она уже не была, хотя и находилась рядом.
– К тому времени ты уже найдешь ее кольца, - сказала мама. Она взяла меня за руку.
– Ну же, Джейми. Мы увидимся с мистером Беркеттом позже, а пока давай оставим его в покое.
– Индейки зелеными не бывают, Джейми, - сказала миссис Беркетт, - да и на индейку она не очень похожа. Она похожа на шарик с торчащими из него пальцами. Ты не Рембрандт.
Мертвые люди должны говорить правду, и это нормально, когда вы хотите знать ответ на вопрос, но, как я уже сказал ранее, правда может быть отстойной. Я начал было на нее злиться, но в этот момент она заплакала, и я не смог. Она повернулась к мистеру Беркетту и сказала:
– Кто теперь будет следить за тем, чтобы ты не пропускал заднюю петлю на поясе твоих брюк? Долорес Магован? Я должна улыбнуться и поцеловать свинью.
– Она поцеловала его в щеку... или поцеловала сквозь нее, я не мог точно сказать.
– Я любила тебя, Марти. И до сих пор люблю.
Мистер Беркетт поднял руку и почесал то место, где ее губы его коснулись, как будто у него был зуд. Наверное, он так и подумал.
2
Так что да, я вижу мертвых. Насколько я помню, так было всегда. Но это совсем не как в фильме с Брюсом Уиллисом[9]. Это может быть интересно, иногда это может быть страшно (чувак из Центрального парка), это может быть занозой в заднице, но в основном это просто обыденность, как например, быть левшой, или уметь играть классическую музыку, когда тебе три года, или рано заболеть болезнью Альцгеймера, что случилось с дядей Гарри, когда ему было всего сорок два. В шесть лет сорок два казались мне далекими как звезды, но даже тогда я понимал, что он слишком молод, чтобы забыть кто он. Или как там более литературно можно описать то, что с ним произошло - почему-то именно этот момент пугал меня больше всего, когда мы ходили к дяде Гарри. Его мысли не тонули в крови из пробитого сосуда головного мозга, но все равно тонули.