Прага
Шрифт:
Он умер необычно теплой весенней ночью, дожив лишь до сорока двух. Сын, теперь уже девятнадцатилетний солдат армии Императора, нашел тело отца лишь наутро, поскольку провел ночь не дома — сначала был в карауле, а потом с двумя товарищами в борделе; дом перешел в распоряжение дядьев и адвокатов, сына он поначалу не интересовал ни в каком смысле. Спросить его, там никогда не было ничего особенно светлого и интересного. С этими бодрыми словами он повернулся спиной к отцовскому гробу и зашагал в казармы рука об руку с товарищами, каждому из которых не терпелось «потрясти жизнь за ноги и увидеть, что
Уже к июлю девяностого «А Хазам» плясал на краю пропасти — перенаселенности; и каждый чувствовал, что тайна выпорхнула у него из рук. Самым продвинутым венграм казалось, что здесь стало слишком много иностранцев, самым продвинутым иностранцам казалось, что стало слишком много незабойных иностранцев. Остальные иностранцы, которым и невдомек, что они незабойные, замечали тут слишком много очевидных туристов. К сентябрю здесь будет лучшее ностальгическое место, куда больше нельзя прийти без грусти о старых добрых временах, когда оно было только твоим. Но в июльские недели, пока «А Хазам» не удостоился хвалы в одном университетском «экономном путеводителе», как самая характерная тусовка местных, он для всех еще остается лучшим выбором.
Через несколько месяцев вопреки резкому — по такому случаю — совету дядьев и юристов он проявил твердость и велел продать дом и все движимое имущество в нем по самой высокой цене, а деньги положить на его счет. Вкупе с отцовским наследством это должно обеспечить хорошую рессору под его военной карьерой. Расстроенные дядья прежде видели мальчика не чаще раза-двух в год — с течением лет брат все больше старался держать его при себе. Им помнился тихий мальчуган, который хотел поступать по отцовскому велению, и потому их слегка удивляет его неожиданная решительность и оскорбляет то, что их советы так легкомысленно и бесцеремонно отброшены. Младший из дядьев, тем не менее, приглашает солдата на обед в «Казино» и находит племянника довольно занятным, хотя на уме у того нет ничего серьезнее, чем женщины, новые комические оперы и продвижение по службе. Дом продали по выгодной цене через пять недель, и с тех пор никто из дядьев больше не слышал о молодом солдате.
Через двадцать лет, в октябре 1915 года, тот, кто обедал с ним в «Казино», наткнулся на его имя в списке павших героев в «Пробуждении нации».
Парадная дверь отворяется в июльскую жару, за дверью шесть бетонных ступеней спускаются к узкому тротуару и дороге. На четвертой снизу ступеньке сидят Марк Пейтон и Джон Прайс. По ту сторону маленькой площади несколько пожилых женщин высунулись из окон верхних этажей, не то с возмущением не то с любопытством разглядывая бурлящую внизу толпу молодежи.
Эмили Оливер то и дело подсаживается к мужчинам то слева, то справа от Марка, и отраженный свет фонарей выгибаются над ее темными глазами. Эмили смеется Джоновым шуткам, он наблюдает, как она слушает рассказы Марка о последних находках, и у Джона обостряются чувства (а еще — когда Джон с Эмили танцевали в парном подвале и пили в прокуренном баре), он не только может воспринять больше, например, запахов, но и различает у них больше смыслов: последний раз, когда она сидела тут, какой-то компонент ее духов смешивался с ароматом деревьев, выросших на этой улице, и выхлопы маленьких автомобильных дизелей в летнем воздухе путались с конкурирующими сортами
— Потому что новое не имеет никакой ценности, — скорбно говорит Марк Эмили. — В науке — наверное, имеет, но даже это в действительности совершенно никак не повлияет на вашу или мою жизнь. Научные открытия приносят пользу только спустя годы. Остается лишь ностальгировать по тем действительно старинным ученым-медикам. — Джон щелчком выбрасывает окурок на дорогу и отклоняется вбок, чтобы освободить толпе американцев проход между собой и Эмили. Когда он выпрямляется в позу для беседы, Эмили исчезает в дверях в стайке шумных Джулий.
И потом, когда, утаскиваемая Джулиями с крыльца и прочь по улице, она махала им с Марком и никому в отдельности, Джон быстро проклял одно за другим свою беспомощность, вторжение Джулий и неприступность Эмили. Былая смесь ароматов теперь створожилась от слабой горькой капли — наверное, это привкус постоянной безысходности. Эмили заперта за какой-то стеной, и Джону не понять, хочет ли она, чтобы он прорвался к ней, и если да, то почему не хочет или не способна ему помочь. Версии множатся, противореча друг другу: он не подходит ей, потому что не умеет без усилий быть открытым и сердечным, что ее только огорчает; она знает что-то такое, чему, как дыханию, нельзя научить, и неосознанно ждет от него доказательств, что он тоже это знает. А может, ему надо быть понахальнее. Или поскромнее.
— Это правда, точно, это вы? — кто-то спрашивает Джона. Две подружки-венгерки лет семнадцати-восемнадцати, остановившись у крыльца, оборачиваются на Джона с нетерпеливым изумлением и счастливой неуверенностью Одна что-то шепчет, обе хихикают, потом девчонка похудее подталкивает девочку потолще к Джону.
— Это вы, вы?
— Кажется, да — говорит Джон.
Плавно раскрутить ситуацию — это позабавит Эмили, думает Джон, и лишь потом вспоминает, что Эмили здесь больше нет.
— Мы очень большие поклонницы вас, — говорит вытолкнутая подружка.
— Все фильмы! — выступает вперед худенькая, жалея, что отдала другой преимущество такого легкого разговора. — Мы видели все ваши фильмы!
— Правда? — говорит Джон. — И какой же ваш любимый?
Громко хохочут.
— Я не знаю названия по-английски, — говорит одна, слегка задыхаясь. — Его показывали в прошлом месяце в «Корвине». Там, где вы потерялись в открытом космосе с блондинкой и двумя смешными собачками.
— Конечно, конечно, — говорит Джон. — У меня это тоже любимый.
— Она не на самом деле с вами в реальной жизни, правда, та блондинка из кино? — спрашивает худенькая, не слыша Маркова смеха.
— Она вам не подходит, — серьезно говорит подружка потолще, а первая одергивает ее по-венгерски.
— О'кей, мы вас теперь оставим, но спасибо вам, — говорит худая. — Мы любим каждый из ваших фильмов. Но еще, мы хотим это сказать тоже… — Она смотрит в землю, потом на подругу — за ободрением, потом из-под нахмуренных бровей — на Джона. Говорит быстро и серьезно: — Мы прочли это в газете. Пожалуйста, потому что мы любим ваши фильмы, мы это говорим. Не употребляйте больше наркотики, пожалуйста. Вы такой хороший актер кино и очень красивый мальчик, даже в реальной жизни. Пожалуйста, не надо больше, эти наркотики. Мы знаем, вы умрете от них, если не перестанете. Мы знаем, что это трудно.