Прах к праху
Шрифт:
– Мать Джимми говорит, что мальчик не знал о намерении отца жениться на вас. Она говорит, что никто из детей не знал, – сказала Хейверс.
– В таком случае, мать Джеймса кривит душой, – сказала Габриэлла. – Кен сообщил детям. И Джин тоже.
– Это по вашим сведениям.
– На что вы намекаете?
– Вы присутствовали, когда он говорил об этом своей жене и детям? – спросил Линли.
– У меня не было ни малейшего желания публично получать удовольствие от того, что Кен решил покончить со своим браком, чтобы соединиться со мной. Не было
– Ну а не публично?
– Что?
– Не публично вы от этого получали удовольствие?
– До вечера среды я была от Кена без ума. Я хотела выйти за него замуж. Я бы сама покривила душой, если бы сказала, что недовольна усилиями, которые он предпринимает, чтобы нам соединиться.
– Как же вечер среды изменил данную ситуацию?
– Есть вещи, которые, будучи сказаны между мужчиной и женщиной, наносят непоправимый ущерб отношениям. Уверена, вы понимаете.
– Я попросил бы вас быть более конкретной, – сказал Линли.
– Не понимаю, каким образом подробный пересказ событий вечера связан с тем, что случилось потом.
– Это нам решать, – ответил Линли. – Ссора началась сразу же?
Габриэлла не ответила.
– Габби, скажи им, – с нажимом произнес Мол-лисон. – Все нормально. Тебе это не повредит.
Она тихонько рассмеялась;
– Ты говоришь так, потому что я не все тебе рассказала. Я не могла, Гай. И рассказать все теперь… – У нее задрожали губы.
– Хочешь, я уеду? – предложил Моллисон. – Или подожду в другой комнате. Или на улице…
Она наклонилась к нему, взяла его за руку, он на дюйм придвинулся к ней.
– Нет, – ответила она. – Ты – моя сила. Останься. Пожалуйста. – Она взяла его руку в свои. Глубоко вздохнула. – Хорошо, – сказала она.
Она надолго отправилась гулять, начала свой рассказ Габриэлла. Это входило в ее распорядок дня – две длительные прогулки, утром и вечером. В тот вечер она побродила по Спрингбурнам, пройдя не меньше шести миль энергичным, размеренным шагом. Вернувшись в коттедж «Чистотел», она обнаружила «лотус» Кена Флеминга на подъездной дорожке.
– Как я сказала, я думала, он улетел с Джеймсом в Грецию. Поэтому удивилась, увидев его машину. Но и обрадовалась, потому что мы не виделись с прошедшей субботы и я не надеялась увидеть Кена до его возвращения из Греции вечером в воскресенье.
Она вошла в коттедж, окликнула его. И нашла наверху, в ванной комнате, где он, стоя на полу на коленях, рылся в мусорной корзине. То же самое он уже проделал в кухне и в гостиной, оставив после себя вываленный из корзин мусор.
– А что он искал? – спросил Линли.
Это же интересовало и Габриэллу, но поначалу Флеминг ей не ответил. Вообще ничего не говорил. Покончив с мусором, он перешел в спальню и, сорвав с кровати покрывало и одеяло, начал исследовать простыни. Потом спустился в столовую, выставил в ряд на столе бутылки с напитками и изучил уровень жидкости в каждой из них. Затем, под непрерывный поток вопросов Габриэллы о том, что происходит, он вернулся в кухню и снова перерыл мусор.
– Я спросила, не потерял ли он что-нибудь, – сказала Габриэлла. – Он повторил вопрос и засмеялся.
Поднялся с пола, отшвырнул корзину и, схватив Габриэллу за руку, потребовал ответить, с кем она была. Он сказал, что Габриэлла оставалась в одиночестве с утра воскресенья и до вечера среды и что трудно поверить, чтобы она выдержала четыре дня без какого-нибудь раба мужского пола – ведь это ее всегдашняя манера, не правда ли? – так кто же приезжал? Не успела она ответить или поклясться в своей невиновности, как Флеминг бросился из коттеджа в сад, к компостной куче, и принялся в ней рыться.
– Он словно обезумел. Таким я его никогда еще не видела. Я умоляла его хотя бы сказать, что он ищет, чтобы я могла ему помочь, и он сказал… – Она поднесла руку Моллисона к своей щеке и закрыла глаза.
– Все хорошо, Габби, – сказал Моллисон.
– Нет, не хорошо, – прошептала она. – Его лицо исказилось до неузнаваемости. Я попятилась и спросила: «Кен, что это с тобой? Что такое? Ты можешь мне сказать? Ты должен мне сказать», и тут он… он подпрыгнул. Он буквально взвился в воздух!
Он перебирал прошедшие дни, спрашивая, чем она занималась все это время. Стал обвинять, что она уничтожила доказательства, если они вообще были. Возможно, других она и не заставляла надевать на себя резинку. Да, Габриэлла?
– Так что, роясь в мусоре… он на самом-то деле искал… как будто я… – Габриэлла умолкла.
– Думаю, мы уяснили себе картину. – Хейверс побарабанила карандашом по подошве ботинка. – Вы ссорились на улице?
Там все началось, отвечала Габриэлла. Сначала Флеминг обвинял, а Габриэлла отнекивалась, но это только раззадоривало его. Она заявила, что отказывается отвечать на смехотворные обвинения, и ушла в коттедж. Флеминг последовал за ней. Она попробовала запереться изнутри, но, разумеется, у него был ключ. Тогда она ушла в гостиную и попыталась заблокировать дверь, подставив под дверную ручку стул. Ничего не вышло. Флеминг налег на дверь плечом, стул упал. Флеминг ворвался в комнату. Габриэлла забилась в угол с каминной кочергой в руке. Она кричала, чтобы он не приближался, но он не обращал внимания на ее слова.
– Я думала, что ударю его, – призналась Габриэлла. – Но потом представила кровь, сломанные кости и на что это будет похоже, если я действительно ударю. – Она медлила в нерешительности, Флеминг приближался. Она снова предостерегла его и замахнулась кочергой. – И тут он внезапно опомнился, – сказала Габби.
Извинился. Попросил отдать ему кочергу. Пообещал, что не тронет ее. Признался, что до него дошли кое-какие слухи, ему кое-что рассказали, и с тех самых пор его одолевают мысли, вьются в голове, жалят, словно пчелы. Она спросила, что ему наговорили, какие слухи? Пусть он скажет, чтобы она могла оправдаться или объяснить. Он спросил, скажет ли она правду, если он назовет имя.