Прах к праху
Шрифт:
– Спасибо, Иуда.
– Не надо, Габби. Ну что я мог сделать? – простонал Моллисон.
– Не знаю. Почему не спросил своего личного адвоката? Уверена, она была бы счастлива тебе помочь.
– Ты не можешь оставаться здесь вечно.
– Я и не собираюсь.
– Им нужно с тобой поговорить. Нужно узнать, что случилось. Им надо докопаться до истины.
– Правда? И когда же ты решил поиграть в осведомителя?
– Просто расскажи им, что произошло, Габби, когда Кен приехал в коттедж. Расскажи им то, что рассказала мне. Это все, что они хотят знать. И тогда
– Гай, – требовательно протянула она.
– Все получится, – мягко отозвался он. – Обещаю. Просто скажи правду. Сделаешь?
Если я заговорю, ты останешься?
Мы уже решили этот вопрос. Я не могу. Ты знаешь.
– Я не имею в виду потом. Я имею в виду сейчас. Пока они будут здесь. Ты останешься?
– Эллисон думает, что я поехал в спортивный центр. Я не мог сказать ей, куда… Габби, мне нужно возвращаться.
– Пожалуйста, – проговорила она. – Не заставляй меня снова переживать это в одиночку. Я не буду знать, что сказать.
– Просто скажи правду.
– Помоги мне сказать ее, прошу тебя. – Она взяла его за руку. – Я не задержу тебя, Гай. Обещаю.
Казалось, что Моллисон оторвал от нее взгляд только усилием воли.
– Я могу потратить не больше получаса.
– Спасибо, – вздохнула она. – Я оденусь. – Проскользнув мимо них, она исчезла в спальне и закрыла за собой дверь.
Жан-Поль деликатно удалился. Остальные прошли в гостиную. Барбара села в одно из кресел у окна, выходившего во двор, сбросила на пол сумку и, закинув ногу на ногу, принялась покачивать ногой в грубом ботинке.
Поймав взгляд Линли, она закатила глаза. Линли улыбнулся. Пока что сержант проявляла удивительную сдержанность. Ведь женщин типа Габриэллы она обычно готова была растерзать, прихлопнуть как мух.
– Все не так, как кажется, – с жаром проговорил Моллисон.
– Что именно? – осведомился Линли.
– Ей не все равно.
– Что не все равно? – спросила Хейверс.
– То, что случилось с Кеном. Она так ведет себя – будто ей все равно – из-за той ссоры в среду. Из-за того, что он ей наговорил. Что сделал. Ей больно, и она не хочет этого показывать. А как бы вы поступили на ее месте?
– Думаю, что со следователями по делу об убийстве я вела бы себя осторожнее, – сказала Хейверс. – Особенно, если бы оказалась, как это стало известно, последней, кто видел труп до того, как он превратился в труп.
– Она ничего не сделала. Она просто сбежала. И у нее была на это причина, если хотите знать правду.
– Ее-то мы и ищем.
– Отлично. Потому что я рвусь сообщить ее вам. К ним вновь присоединилась Габриэлла Пэттен.
Она встала в дверях гостиной, как картина в раме – черные леггинсы, расшитый тропическими цветами топ на бретельках и черный прозрачный блузон; когда она двинулась к дивану, свободный блузон стал подрагивать и колыхаться. Расстегнув изящные золотые застежки, Габриэлла скинула черные сандалии и, забравшись на диван с ногами, разместилась в уголке. Розовый лак на ее ухоженных ногтях был одинаковым на руках и ногах. Она бегло улыбнулась Моллисону.
– Ты чего-нибудь хочешь, Габби? Чаю?
– Мне достаточно и того, что ты здесь. Такая пытка переживать все это снова. Слава богу, ты остался. – Дотронувшись ладонью до места рядом с собой, она спросила: – Сядешь со мной?
Вместо ответа Моллисон уселся на диван на очень точно выбранном расстоянии в восемь дюймов от Габриэллы: достаточно близко для того, чтобы оказывать поддержку, находясь в то же время вне пределов ее досягаемости. Интересно, для кого эта демонстрация – для полиции или Габриэллы. Сама она как будто этого не замечала. Расправила плечи, выпрямилась и сосредоточила свое внимание на полицейских, тряхнув мягкими кудрями, падавшими ей на плечи.
– Вы хотите знать, что случилось в среду вечером, – сказала она.
– С этого можно начать, – отозвался Линли. – Как и с того, что было раньше.
– Рассказ будет коротким. Кен приехал в Спрингбурн. Мы страшно поругались. Я уехала. Я понятия не имею, что случилось потом. В смысле, с Кеном. – Вытянув руку вдоль спинки дивана, она положила голову на руку и наблюдала, как сержант Хейверс шуршит своим блокнотом, – Это необходимо? – спросила она.
Сержант Хейверс продолжала шуршать. Нашла нужную страницу и, лизнув кончик карандаша, застрочила в блокноте.
– Я спрашиваю… – начала Габриэлла.
– У вас произошла ссора с Флемингом. Вы уехали, – бормотала, записывая, Хейверс. – В котором часу?
– Вам обязательно записывать?
– Это наилучший способ сохранить достоверность показаний.
Габриэлла посмотрела на Линли, ожидая, что он вмешается.
– Так что же относительно времени, миссис Пэттен? – спросил он.
Она помолчала, нахмурясь и по-прежнему глядя на Хейверс.
– Точно сказать не могу. Я не смотрела на часы.
–Ты позвонила мне около одиннадцати, Габби, – подсказал Моллисон. – Из телефонной будки в Большом Спрингбурне. Значит, ссора должна была произойти до этого.
– А когда приехал Флеминг? – спросил Линли.
– В половине десятого? В десять? Я точно не знаю, потому что гуляла, а когда вернулась, он уже был там.
– Вы не знали, что он приедет?
– Я думала, что он летит в Грецию. С этим… – она аккуратно расправила черный блузон, – со своим сыном. Он сказал, что у Джеймса день рождения, и он хочет восстановить с ним отношения, поэтому они летят в Афины. А оттуда – отправляются в плавание на яхте.
– Восстановить с ним отношения?
– Они не ладили.
– И каков же был источник их разногласий? – спросил он.
– Джеймс не мог смириться с тем, что Кен оставил его мать.
– Это вам Флеминг сказал?
– В этом не было необходимости. Джеймс был воплощенная враждебность, и не нужно иметь познаний в детской психологии, чтобы понять, почему он так относился даже к собственному отцу. Дети всегда цепляются за призрачную надежду, что их родители могут вновь воссоединиться. Ну а я же разлучница, инспектор. Джеймс обо мне знал. Знал, кем я прихожусь его отцу. Ему это не нравилось, и он давал отцу понять это всеми доступными ему способами.