Прах к праху
Шрифт:
Единственное изменение, которое все же отметил Крис, – это присутствие Панды, вспрыгнувшей на стол, прикончившей молоко и размякшие хлопья в одной миске и теперь поглощавшей остатки в другой. Кошка с довольным видом присела перед миской, глаза блаженно зажмурены, язычок стремительно работает, чтобы успеть до того момента, когда ее наверняка прогонят.
– Эй! – крикнул Крис. – Панда! Пошла прочь! Ливи судорожно дернулась. Руки взметнулись,
опрокидывая посуду, и одна миска слетела со стола, а другая перевернулась. Остатки молока с бананом и хлопьями выплеснулись кошке на лапы.
– Извини, – сказал Крис. Он занялся посудой, а кошка бесшумно спрыгнула на пол и помчалась по коридору, подальше от наказания. – Ты заснула?
Ее лицо сделалось каким-то странным, взгляд не фокусировался, губы побелели.
– Ты что, Панду не видела? – спросил Крис. – Мне не нравится, когда она ходит по столу, Ливи. Она лезет в еду, а это не очень…
– Прости, я не обратила внимания.
Она принялась складывать газету, делая это тщательно, с большим старанием. Наблюдая за ней, Крис увидел, что правая рука Ливи задрожала, и она, уронив ее на колени, продолжила свое занятие левой.
– Я сложу, – предложил он.
– Часть страниц намокла. В молоке. Извини. Ты же еще не читал.
Ничего, Ливи. Это всего лишь газета. Что за беда. Куплю другую, если понадобится. – Он взял миску. Судя по количеству выплеснувшегося содержимого, Ливи так и не поела. – Так и не проголодалась? – спросил он. – Сварить тебе яйцо? Или хочешь сэндвич? А как насчет тофу? Могу сделать с ним салат.
– Нет.
– Ливи, ты должна поесть. – Я не голодна.
– Это не имеет значения. Ты знаешь, что должна…
– Что? Поддерживать силы?
– Для начала. Да. Неплохая мысль.
– Ты этого не хочешь, Крис.
Он медленно повернулся от мусорного ведра, куда выбрасывал остатки ее завтрака. Вгляделся в исхудалое, бледное лицо и удивился, почему она выбрала для нападения на него именно этот момент. Правда, этим утром он вел себя не самым лучшим образом – залежался в постели, чем причинил Ливи неудобства, – но так на нее непохоже – обвинять, не имея фактов. А фактов у нее не было. Он был достаточно осторожен, чтобы этого не случилось.
– Что происходит? – спросил он.
– Когда из меня уйдут силы, уйду и я.
– И ты думаешь, что я этого и хочу?
– А почему бы и нет?
Он поставил миски в раковину. Вернулся к столу за сахарницей и молочником и перенес их на стойку, потом сел за стол напротив Ливи. Ее левая рука, сжатая в слабый кулачок, лежала на столе, и он накрыл было его ладонью, но Ливи убрала руку. И тогда он увидел. Впервые увидел, что ее правая рука подергивается. Мышцы сокращались от запястья до локтя и дальше – до плеча. Он похолодел. Мысленно чертыхнувшись, он приказал себе говорить деловым тоном.
– И как давно это у тебя? – спросил он.
– Что?
– Ты знаешь.
Она сомкнула пальцы левой руки вокруг локтя, словно этим неадекватным усилием могла справиться со своими мышцами. Она не отрывала взгляда от своей руки, от пальцев и их слабого усилия подчиниться приказам мозга.
– Ливи, – произнес он. – Я хочу знать.
– А какое имеет значение – как давно? Какая разница?
– Меня это касается, Ливи.
– Но так будет недолго.
– Значит, ты солгала, – сказал он. – Баржа тут ни при чем. И размеры дверей. И необходимость иметь инвалидное кресло.
Пальцы ее поглаживали руку.
– Это так? – допытывался он. – Как давно? Давай, Ливи. Как давно у тебя это с рукой?
Она мгновение смотрела на него, настороженно, как спасенное им животное. Взяла правую руку левой, прижали их обе к груди и сказала:
– Я больше не могу работать. Не могу готовить. Убирать. Даже трахаться не могу.
– Как давно? – повторил он.
– Хотя последнее не особо тебя интересовало, верно?
– Скажи мне.
– Думаю, я могла бы хорошо тебя обслужить, если бы ты позволил. Но в последний раз, когда я пыталась, ты не захотел, помнишь? В смысле, со мной.
– Не пори чушь, Ливи. Что с левой рукой? Она тоже поражена? Черт побери, ты не сможешь пользоваться этим дурацким креслом и знаешь это. Так какого черта…
– Я не член группы. Меня заменили. Пора уходить.
– Мы это уже обсуждали. Мне казалось, мы приняли решение.
– Да уж, обсуждений было полно.
–Тогда проведем еще одно, но краткое. Тебе становится хуже. Ты знаешь об этом уже несколько недель. И не доверяешь мне, не желая принимать от меня помощь. В этом дело, да?
Ее левая рука бессмысленно разминала правую, которую она снова опустила на колени. Ливи наклонила голову к правому плечу, словно это движение могло каким-то образом снять боль. Ее лицо исказилось, и наконец она произнесла:
– Крис, – и голос ее дрогнул на его имени. – Мне так страшно.
В одно мгновение весь его гнев испарился. Ей было тридцать два года. И она лицом к лицу стояла с осознанием своей смертности. Она знала, что смерть приближается. И точно знала, каким образом она ее заберет.
Он встал и подошел к ней, остановился позади кресла, положил руки ей на плечи, а потом, наклонившись, сцепил их на ее исхудалой груди.
Как и Ливи, он знал, как это произойдет. Он ходил в библиотеку и отыскал там все книги, все научные журналы, все статьи в газетах и популярных изданиях, которые могли пролить хоть искру света. Поэтому он знал, что процесс деградации начался в конечностях и безжалостно продвигается вверх и внутрь, как армия захватчиков, получившая приказ пленных не брать. Сначала кисти рук и ступни, за ними быстро последуют руки и ноги. Когда болезнь наконец достигнет дыхательных органов, ей станет трудно дышать, как бывает, когда тонешь. И тогда ей останется выбор между немедленным удушьем или жизнью на искусственной вентиляции легких, но в любом случае результат будет один. Так или иначе она умрет. Скоро или очень скоро.
Он прижался щекой к ее остриженным волосам. От них дурно пахло. Он должен был вымыть ей голову вчера, но визит сотрудников Скотленд-Ярда изгнал из его головы все мысли, кроме тех, что непосредственно относились к его насущным, личным и тайным заботам. Подлец, подумал он. Негодяй. Свинья. Ему хотелось сказать: «Не бойся. Я буду с тобой. До самого конца», – но она уже лишила его этой возможности. Поэтому он только прошептал:
– Мне тоже страшно.
– Но не по той же причине.
– Нет. Не по той же.