Прах
Шрифт:
— Мы тоже будем рады вас видеть, Артём.
— Значит, вопрос сотрудничества решён. Тогда хотелось бы обсудить другой вопрос: брак с вашей дочерью.
— О, вы всё ещё намерены взять в жёны Ксению? Мне почему-то казалось, что вы женитесь на одной из дочерей великого князя.
— Я долго думал над этим вопросом и решил, что возьму себе в жёны и вашу дочь, и дочь великого князя.
— Интересно, — произнёс Белозёрский, сложив руки на животе и едва заметно улыбнувшись.
— Какие-то проблемы? — спросил я. — Если вы или Ксения не согласны, тогда оставим этот разговор.
— Нет-нет,
— Да, — кивнул я. — Я решил окончательно.
— Ксения учится в академии, поэтому до следующего лета придётся обождать со свадьбой. Вы намерены заключить договор о помолвке заранее?
— Да, хотелось бы заключить договор. Но для начала я должен пообщаться с Ксенией. Вам, наверное, покажется странным, но я считаю важным её личное согласие.
Максимилиан лишь ещё больше и заулыбался:
— Разумеется. Я её позову.
С Ростиславом Борецким я уже обсудил женитьбу на Веронике и подписали договор о помолвке, по которому обязуюсь взять девушку в жёны. Однако там свадьбу тоже пришлось отложить. Обычно во время учёбы не женились — таково было неписаное правило. Придётся ждать четыре года, пока Вероника закончит учёбу, Ксения же выпускалась из академии в следующем году.
Вероника узнала о новости по телефону, поскольку явиться на ужин не смогла. Реакция её, надо сказать, была бурная. Если б сообщил лично, она, наверное, растерзала бы меня на радостях. Но увидеться пока не получалось: то у неё времени не было, то у меня.
— Однако учтите, — добавил Максимилиан, — если вы сами намерены учиться в академии, то сыграть свадьбу получится ой как нескоро. А ведь Ксении двадцать два в следующем году исполнится. Прибавим четыре года — вот уже двадцать шесть, а то и все двадцать семь. Так что думайте, стоит ли оно того?
— Есть другие предложения?
— Младшую могу предложить, Марию, но два года придётся подождать, поскольку договор о помолвке до семнадцати у нас в стране не разрешается заключать.
— Так я, может, и не пойду в академию, — сказал я. — Мне там нечего делать. Если понадобится специальность, поступлю заочно. Не хочется терять четыре года жизни, когда полно дел.
— Смотрите сами, Артём. Я просто предупредил. Конечно, если вы договоритесь с Ксенией, наша семья будет рада. Девочке уже давно пора определиться.
Я сомневался, что мне доведётся учиться в академии, особенно если меня изберут канцлером в следующем году. Тогда будет точно не до учёбы. А если не изберут, тоже никто меня не заставит сесть за парту.
Среди аристократов так повелось, что все знатные отпрыски поступали в академии. Это было высшее учебное заведение, где преподавали не только специальность, но и тренировали энергетические техники. Однако в техниках этих я уже был на голову выше большинства молодых людей моего возраста. Мне требовались особая программа,
Подавляющее большинство аристократических отпрысков не имели выбора, идти учиться или нет. Даже свою будущую деятельность мало кто выбирал — всё решала семья. Обычно ведь как происходило: когда парень или девушка заканчивали лицей, ещё были живы и отец, и дед, а иногда и прадед, и получить наследство в ближайшие годы возможностей не имелось. Что оставалось отпрыску? Идти учиться, а потом — работать, как любому обычному человеку. Вот только работать его устраивали не на рядовую должность, а сразу на руководящую с гарантированным повышением. Таким образом, и отпрыску хорошо: не надо мыкаться по жизни и искать, куда приткнуться, и роду выгода: он получает руководящий состав для предприятий из числа «своих».
Если дед и отец не желали быстро покидать этот мир (а с нынешним здравоохранением это желание легко можно было осуществить), тогда отпрыск мог работать до сорока или пятидесяти лет, прежде чем ему перепадёт наследство. К тому времени уже немолодой боярич или княжич так прочно интегрировался в семейный бизнес, что становился неотъемлемой частью рода и его столпом.
В нашей же семье получилось всё шиворот-навыворот. Наследники были ещё весьма молоды, когда поделили отцовское имущество, а поскольку наша ветвь являлась главенствующей и держала солидный процент акций родового холдинга, даже младшие дети заимели довольно большое состояние. В итоге каждый стал финансово независим, и заставить нас идти работать никто не мог. Только Николай, перенявший эстафету главы семейства, занялся родовым бизнесом. Лёха плюнул на всё и поехал проматывать наследство в Москву, а я стал развивать собственные предприятия. Гипотетически, я тоже мог творить всё, что заблагорассудится и даже старшие мне были не указ, поскольку не имели рычагов давления.
Для большинства же аристократов такое положение вещей являлось неестественным. Уверен, даже Белозёрский смотрел на меня, как на сумасбродного юнца, отбившегося от рук. Ведь страшно подумать: я сам договаривался о собственной свадьбе! Так было попросту непринято.
Однако я подходил к вопросу ответственно. Я не хотел прожигать жизнь по примеру Лёхи, а собирался, как минимум, избавиться от долгов и, скорее всего, даже расширить родовую компанию. Мне казалось, что поскольку род меня обеспечивает, надо что-то отдать взамен, сделать определённый вклад в семью. Но это было возможно, только создав собственный бизнес, чтобы под старость лет передать его в, так сказать, общую копилку.
После того, как мы с Максимилианом закончили разговор, он ушёл, а на пороге появилась Ксения. Сегодня она выглядела особенно важно: одета была в чёрные строгие брюки и белую блузку, волосы — завитые пучком на голове. Меня всегда поражали перемены в её облике. Последний раз я видел Ксению в армейском камуфляже, тогда она выглядела простой девчонкой, а теперь — деловая дама.
— Ну вот мы и поговорили с твоим отцом, — сказал я. — Он согласился.
— На что? — Ксения присела рядом и вопросительно посмотрела на меня из-под длинных густых ресниц.