Прах
Шрифт:
— Уверяю вас, Сергей Данилович, ваши сведения ошибочны. Мы используем только разрешённые образцы боевой техники и исключительно в охранных целях. В захвате же складов моя дружина не участвует. Это инициатива отдельных лиц. Если мы придём к согласию, и я получу гарантии, то смогу повлиять на них. Однако люди чувствуют угрозу, бояре и князья возмущёны произволом армии. Сейчас сдерживать их крайне сложно даже мне.
— Я понял вас, Ростислав Васильевич, — произнёс канцлер.
Ростислав не верил своим ушам. Три дня назад канцлер требовал убрать с улиц бронетехнику и дружину,
Безбородов не обманул: как он и обещал, княжеская дума выступила против давления, оказываемого на Новгородское княжество, и направила канцлеру челобитную о прекращении военных действий. Об этом писали во всех новостях. Последние дни пресса только и твердила, что о событиях в Новгороде. Удивительно, но среди московских изданий находились такие, которые осуждали действия правительства. С каждым днём голоса протеста звучали всё громче и отчётливее. Это наглядно демонстрировало, сколь сильны роды, выступающие против власти Голицыных, которые, как и молодой канцлер, стремительно утрачивали авторитет в глазах высшей аристократии.
Ростислав тоже развернул информационную войну. Он выступил в прессе с официальным заявлением, в котором говорил о том, что сам он не желает воевать с Московским и другими княжествами Союза, но действия некоторых лиц в нынешнем правительстве не оставляют иного выбора. Он обратился к подданным с призывом защищать новгородскую землю от захватчиков. Помимо этого буквально на днях должна была развернуться пропагандистская деятельность среди государственных воинских подразделений, расположенных на территории Новгородского княжества, в том числе на северном флоте.
— Я могу получить гарантии, что регулярные части и отряды УВР покинут Новгород и освободят тайный приказ? — Ростислав решил добиваться конкретики.
— Ситуация будет улажена в ближайшее время, — пообещал Вельяминов. — Прикажите вашим людям прекратить огонь.
— Мы всего лишь защищаемся, — продолжал настаивать Ростислав. — Я вынужден держать дружину на улицах, поскольку опасаюсь за сохранность своего имущества и имущества моих подданных.
— Вопрос этот я улажу, — уклончиво ответил канцлер, — но и от вас требуются шаги к перемирию.
— Разумеется! Кто, как не я, заинтересован больше всех в восстановлении мира на моей земле. Но есть у меня к вам ещё одна просьба, Сергей Данилович, — продолжал Ростислав. — Произошла чудовищная ошибка. По какому-то нелепому недоразумению мои подданные были обвинены в ужасных вещах. Речь идёт об Артёме Вострякове и Тимофее Дуплове. Прошу вас разобраться в ситуации.
— Я лично потребую от УВР пересмотреть дела ваших подданных, — ответил канцлер. — Моя цель вернуть добрососедские отношения внутри княжества. Я сделаю всё возможное для этого, но и вы должны сделать шаги в данном направлении. Предлагаю очную встречу между сторонами конфликта при моём посредничестве. Встреча может состояться на любой нейтральной территории на ваш выбор.
— Разумеется, — произнёс Ростислав, понимая, что это было неизбежно. — Сегодня же сообщу свои пожелания насчёт места встречи.
Прошла неделя с тех пор, как
Не помогали ни угрозы, ни требования, не щедрые посулы. Тут было всё строго, никаких поблажек Дуплову не давали, а браслеты-нейтрализаторы круглые сутки стягивали запястья.
Тимофей сразу понял, что выбрал не ту сторону, и теперь из кожи вон лез для того, чтобы убедить своих тюремщиков в собственной полезности. Врагов следовало сделать друзьями — только так можно сохранить свободу.
Сопротивляться Тимофей не видел смысла. На допросах ему весьма прозрачно намекали на то, что великий князь новгородский тоже арестован, и сидит чуть ли не в соседней комнате. По словам следователя, так же арестованы были председатель княжеской думы Борис Безбородов, его двоюродный брат — глава аппарата думы и сын — начальник следственного отдела УВР. Выглядели данные утверждения сомнительно, но Тимофей не знал, где правда, а где ложь, и это заставляло нервничать.
Тимофей только что позавтракал и теперь лежал на кровати, глазея в белый потолок и гадая, что готовит день грядущий. Камера, в которой последнюю неделю проживал глава тайного приказа, была довольно просторной, стены её были покрашены в приятный светло-зелёный цвет, а пол устелен линолеумом, тут имелись стол, стул, кровать и санузел, отгороженный от основного помещения. Лишь решётка на окне напоминала о том, что это — тюремная камера, а не номер дешёвой гостиницы. Одно плохо: заняться нечем. Только и остаётся в свободное время думать о своей печальной участи, да о том, как отвечать следователю на следующем допросе.
Когда дверной замок щёлкнул, Тимофей решил, что сейчас его, как обычно, поведут на допрос. Однако вместо двух конвоиров в камеру вошёл невысокий лысоватый мужчина в очках. Его худощавое лицо с глубокими складками возле рта и над переносицей имело неприветливый вид. Длинное чёрное пальто незнакомца было расстёгнуто, под ним виднелся ничем не примечательный безликий костюм серого цвета.
— Добрый день. Меня зовут Пётр Голицын, — произнёс мужчина хрипловатым фальцетом. — Наверняка, вы знаете, кто я.
— Разумеется! Мне прекрасно известно, кто вы, Пётр Святославович, — Дуплов уселся на кровать и растянул рот в благодушной улыбке. — Можно сказать, коллеги. Надеюсь, мы найдём общий язык.
— Бывшие коллеги, — поправил Пётр. — Боюсь, вы уже не глава службы безопасности, раз находитесь в этих стенах.
— Превратности судьбы, — вздохнул Тимофей.
Голицын взял стул и сел напротив Тимофея:
— У меня к вам несколько вопросов. Времени много не займу. Скажите, вы действительно можете быть нам полезны?