Праксис
Шрифт:
Торк наклонился к камере, не меняя скорбного выражения, застывшего на его лице, но его голос звенел от ярости.
— Хон-бар может сдаться на милость повстанцам просто из страха, а Рейч последует за Хон-баром, если тот решит дезертировать. Умоляю вас, направьте эскадру на защиту Рейча или атакуйте Магарию. Я выбрал бы последнее, но предлагаю вам самому решать, что делать.
Обгрызая аппетитную мозговую кость, Ярлат со всех сторон обдумывал слова Торка. Уменьшенная сила тяжести и превосходный обед привели его в отличное расположение духа, и ему захотелось, чтобы Торк считал, будто чего-то добился этим разговором.
— Я хочу сам расспросить этого Мартинеса
Ярлат даже не подозревал, что, отдавая приказ увеличить ускорение, он пересекает невидимую черту, отделяющую нежелание нападать на Магарию от приготовлений к атаке.
А переступив эту черту, сделать шаг назад стало практически невозможно.
Глава 11
Оставшуюся часть пути до Заншаа «Корона» пролетела с ветерком. Правда, послав через транслятор системы Пасваля свой доклад, Мартинес провел немало часов в тревожном ожидании ответа. Но теперь, получив сообщение о том, что попытка восстания на Заншаа закончилась неудачей и флот метрополии стоит стеной между силами наксидов и столицей, Мартинес твердо знал — у «Короны» есть дом, куда она может вернуться. Получив это сообщение, он понял, что может наконец поздравить себя и свою новую команду.
Он определил порядок дежурств и на шесть дней установил силу тяжести на корабле в половину от нормы, чтобы все могли оправиться от изматывающего пятнадцатидневного перегона, оставшегося за спиной.
За исключением персонала ретрансляционных станций, обслуживающих входы в межпространственные тоннели, в системе Пасваля не было ни одной живой души, только мертвые планеты вокруг яркой звезды, расположенной в центре шаровидного скопления. Никто не смог толком установить, как соотносится Пасваль с прочими системами империи: межпространственные тоннели могли вести куда угодно и в пространстве, и во времени. Звездное небо здесь представляло собой яркое зрелище: миллионы звезд, образующих скопление, были расположены так тесно, что казались сияющей алмазной стеной. Темно здесь никогда не бывало, все пространство заливал рассеянный свет, и близкорасположенные звезды выглядели сверкающими самоцветами на фоне россыпи алмазных огоньков. Иногда Мартинес засыпал, не снимая виртуального проектора, транслирующего окружающую корабль панораму, тогда и в сны его тоже проникала сияющая ночь, окружившая корабль.
Прошло три дня, и он уступил искушению заглянуть в свое личное дело. Капитанский ключ Тарафы давал доступ к личным делам, и Мартинес решил, что раз теперь он командует судном, то просто обязан познакомиться с делами своих подчиненных. Осторожно начав с кадетов, он перешел к прапорщикам, а затем и к рекрутам. Сюрпризов оказалось мало, хотя несколько неожиданностей все же было: например, он выяснил, что кадет Вондерхейдте за время службы в корпусе, продолжавшейся всего три года, успел уже два раза жениться и развестись.
После недолгих колебаний Мартинес вызвал на экран свое дело — и обнаружил, что Тарафа характеризовал его как «способного офицера, честно выполняющего свои обязанности, пусть иногда ему и не хватает блеска в обществе». Его уязвила такая оценка. Когда это капитан ухитрился наблюдать его в обществе? Разве были у Тарафы реальные основания выносить такие суждения? Он подумал, не стереть ли последнюю фразу, но решил, что это слишком опасно. По дате последней правки файла можно было заметить, что она произведена тогда, когда Тарафа находился уже в руках врагов.
Надувшись, он перешел к записи Эндерби, которая оказалась куда длиннее и подробнее. «Исключительно талантливый и перспективный офицер, — значилось там. — Сделает прекрасную карьеру, если сумеет справиться со склонностью интриговать из-за наград, которые ему и так ему достанутся в свое время».
Вот это, нехотя признал Мартинес, было правдой.
Читая последнюю волю Эндерби, он даже покраснел. Там содержалась рекомендация совету правления флота назначить Мартинеса на руководящий пост, как только появится подходящая вакансия. Выходит, старик действительно хорошо относился к Мартинесу и сделал все от него зависящее, чтобы он сделал карьеру… в свое время. Может быть, даже перевод во второй флот, на «Корону», имел целью предоставить Мартинесу дополнительные шансы: в периферийных частях чаще открываются вакансии. Переполняясь благодарностью к миру, Мартинес подумал, что и это оказалось правдой.
Несколько дней после этого у него было хорошее настроение.
На седьмой день он решил, что команда уже отдохнула, и увеличил ускорение, так что тяжесть возросла до нормальной. После этого он прошелся по кораблю, посещая все отсеки по очереди. Придумал наказание для лоботрясов Жоу, Ахмета и Надьяна — им предстояло ликвидировать последствия разгрома, учиненного в каютах капитана и первого лейтенанта. В поисках ключей офицерские каюты перевернули вверх дном, так что ремонтные работы грозили затянуться до окончания перелета, — при этом, естественно, от необходимости держать вахту негодяев никто не освобождал, так что заниматься реставрационными работами им предстояло в свободное от дежурства время. Управление восстановительным процессом он поручил секретарю капитана Сааведре, понимая, что дотошные и скрупулезные манеры Сааведры должны особенно сильно раздражать провинившихся.
А еще через несколько дней он получил сообщение, что парламент наградил его золотым шаром. Алихан и Махешвари на несколько часов заперлись в слесарной мастерской и в тот же день за обедом устроили для Мартинеса торжественную церемонию вручения самодельного подарка.
Мартинес видел золотой шар — он был выставлен в музее флота в нижнем городе, в зале славы. Это был украшенный резьбой жезл, увенчанный полупрозрачной сферой, заполненной золотистой жидкостью, которая переливалась и клубилась в ответ на малейшее движение, реагируя даже на шаги проходящего перед витриной кадета. Завихрения, вьющиеся внутри сферы, как движения облаков по поверхности газового гиганта, уходили в глубь бесконечными фрактальными структурами, и смотреть на них можно было без конца.
Но больше Мартинеса тогда поразила другая особенность шара: старшие офицеры — и даже депутаты — должны были встать по стойке «смирно» и отдать честь при встрече с его обладателем. От такой власти он бы не отказался.
— Мы хотим подарить вам это в благодарность за спасение наших жизней и судна, — так сказал Махешвари, протягивая подушечку, на которой лежал самодельный шар. Конечно, ему было далеко до покрытого резьбой волшебного шара, которым Мартинес когда-то любовался в музее флота, — блестящий металлический шар на вершине такого же жезла, — но когда выстроившаяся перед ним команда разразилась аплодисментами, Мартинес неожиданно почувствовал детский восторг.