Практическая психология. Конт
Шрифт:
— Ты что, никогда островитян не видел? — спросил Оська. Он подхватил цепь на руку и изящно поклонился, почти касаясь крючковатым носом пола. — Позвольте представиться — шут Оська. Попал в плен к морским людям и был проигран в камешки одному из вождей игушей. А потом еще одному, и еще. В итоге я теперь страж, сижу здесь на цепи и караулю белобрысого из помойки.
— Покарауль лучше улицу, — кинул Алан, понимая, что островитянин Оська им не враг.
Иверт тем временем склонился над щелью, силясь что — нибудь рассмотреть.
— Берт! — позвал конт кривясь от вони. — Ты там?
Откуда — то
— Кир Алан, это вы? Или у меня опять бред начинается?
— Выйди на свет!
— Не могу! Здесь небольшая пещера и приступок. Я на нем сижу. Если спущусь вниз, утону в…
— В говне! — закончил за Берта шут. — Вы бы поспешили, пока никому не приспичило, — хихикнул он.
— Иди сюда! — позвал его Иверт, пытаясь выдернуть штырь, на котором висела цепь, из земли. У него ничего не получилось.
Они с контом переглянулись и, ухватившись за петлю, потянули вверх. Железяка нехотя, но поддалась усилиям двух мужчин, и Иверт смог снять цепь. Алан Валлид вздохнул с облегчением.
Цепи едва хватило, чтобы Берт смог за нее уцепиться. Оська двумя руками обхватил торчащий из земли камень, смешно оттопырив ногу, а Алан и Иверт в четыре руки подтянули Берта наружу.
— Да уж… — все что смог сказать конт Валлид, увидев слугу.
Босой, в рваной тряпке, когда — то бывшей женским платьем, с заплывшим глазом и изодранными до крови руками Берт представлял отвратительное зрелище. Он долго щурился, хотя вокруг царил полумрак.
— Уходим, — Иверт уже выглядывал в прорезь.
— Кир Алан, прошу вас! — Берт стянул с себя платье, обнажая худое тело с синяками и, не дожидаясь разрешения, залез в бочку с головой. Он с остервенением начал тереть себя руками.
— Не время! — прошипел Иверт. — Если не успеем уйти, они пустят по нашему следу тау.
— А Оська? Нельзя бросать Оську! — Шут стоял в проходе, прижимая к себе цепь, словно это была драгоценность.
— Хозяин, возьмите его. — Берт быстро натягивал на себя какие — то обноски из кучи валяющейся в углу.
— Он далеко не уйдет с этой цепью. Она весит больше карлика. — Иверт, успевший покинуть шатер, просунул в разрез лицо.
— Сам ты карлик, — возмутился Оська. — Я взрослый люд!
— Берт, поможешь ему. Уходим, уходим! — Конт решительно указал ножом на дыру, за которой тихо ругался горец.
До лесной тропы добрались без приключений. Виктория, замыкающая их небольшую колонну, постоянно напряженно оглядывалась, ожидая погони. Но было тихо. Иверт хотел поджечь шатер, чтобы отвлечь от себя внимание, но конт был против, рассчитывая, что исчезновение пленников заметят значительно позже, чем могли бы увидев огонь. Неприятность произошла, когда до спасительной тени деревьев оставалось не более пяти метров. Они как раз поднялись на пригорок и, прячась за камнями, короткими перебежками устремились к лесу, когда их заметили дети и подняли крик. Иверт подхватил на руки Оську, прижимающего к груди цепь, и огромными прыжками понесся к лесу, конт и Берт бежали следом. Прежде чем нырнуть за деревья, Виктория оглянулась. К шатру, где держали пленников, бежали женщины, вооруженные кривыми мечами, со всех сторон спешили люди, и она была неприятно удивлена, когда увидела нескольких верховых мужчин. Дети возбужденно
Иверт опустил шута на землю и пытался камнем сбить браслет с его ноги.
— Думаешь, я не пробовал? Он запаян, — угрюмо сообщил Оська.
— Эта цепь весит как шут, — недовольно произнес игуш, отбрасывая камень. Он полез в маленькую сумку на поясе и достал из нее комок тряпок. Когда горец развернул его, по поляне потек резкий запах. — Натрите подошвы. Это отобьет нюх у тау.
Берт был босым, его ступни кровоточили. Глядя на это, конт стянул с плеч верхнюю рубаху, быстро порезал ее на полосы и замотал слуге ноги, изрядно пропитав тряпки смесью.
— Идите за мной, с тропы не сходить! — Иверт посадил островитянина на спину и побежал вниз.
Беглецы шли ходко и совершенно не по той тропе, по которой поднимались сюда. Два раза они пересекали широкие ручьи, а один раз поднимались в гору. Конт и игуш по очереди несли Оську, хотя тот и шипел, что может идти сам, но коротенькие ножки шута не успевали за длинноногими попутчиками. Первый привал сделали, когда упал Берт.
— Простите меня, кир Алан, — повинился парень, когда конт присел возле него. — Я думал, выдержу.
— Уже недалеко, — прислушиваясь к шуму леса, произнес Иверт, подавая Берту баклажку с водой. — Мы сделали крюк, сейчас вернемся на тропу.
Все тяжело дышали, по спине тек липкий пот, на который слетались полчища звенящих кровососов, добавляя «приятных» ощущений.
Сумерки в лесу наступают быстро и в то же время незаметно. К лошадям они вышли, когда солнечные лучи перестали проникать сквозь густую крону деревьев. Иверт, шедший впереди, вдруг резко остановился и поднял руку. Оська соскользнул с его спины и, присев, затаился. Все замерли, прислушиваясь. Рядом треснула ветка. Рефлексы сработали быстрее мысли, метательный нож полетел в сторону звука, следом туда же улетела стрела.
— Спасибо, сын, за достойную встречу.
Из — за дерева вышел Гривастый Волк собственной персоной. Иверт положил на тетиву вторую стрелу, Виктория сняла с пояса кинжалы, а Оська перехватил цепь двумя руками, выпустив наружу метровый конец.
— Рэй Молчун просил встретить вас, — поднял руки вверх глава племени.
После этих слов Иверт опустил лук.
— Ты ему веришь? — Алан не отрывал взгляд от рук вождя.
— У него долг перед Молчуном, — спокойно ответил Иверт, направляясь к своей кобыле.
Количество коней на полянке увеличилось, сами же горцы с белозубыми улыбками бесшумно появились из — за деревьев, и Виктория поняла, что если бы их хотели убить, то спокойно перестреляли бы еще на подходе.
— У нас вражда с Черным Ястребом. А враг моего врага — мой друг.
Они спустились с гор и теперь ехали рядом с Волком. Пожилой горец бросал косые взгляды на сына, но Иверт делал вид, что они незнакомы. Берт сидел у него за спиной и, похоже, спал. Оська же сразу нашел общий язык с молодыми воинами и без умолку болтал, сидя впереди одного из игушей. Со стороны их компании постоянно раздавался смех. Горцы вели себя свободно, не остерегаясь, что их могут услышать, словно находились на своей земле, а не во владениях враждебного племени.