Практик
Шрифт:
Впрочем, при виде секретаря этого самого замначальника ИНО РКВД беспокоиться о внешнем виде я сразу бросил и озаботился своим внутренним, так сказать, содержимым, начав в срочном порядке упорядочивать потенциал, усиливать заземление и накручивать все типы экранов, которые к настоящему моменту только успел освоить.
Ладно хоть ещё Георгий Иванович велел ждать в приёмной, подарив время на подготовку и отчасти даже — надежду, что на сей раз в моём присутствии не возникнет нужды. Пустое! Минут через пятнадцать секретарь снял трубку коротко тренькнувшего телефонного аппарата, выслушал сообщение и указал на дверь.
— Вас ожидают!
Пришлось подниматься со стула, для виду оправлять комбинезон и шагать вслед за Городцом. В кабинете сгустился полумрак, будто ещё не рассвело, но на самом деле эта хмарь обосновалась в моей голове. Впрочем, раньше и того хуже было, а сейчас даже ясновидение под контролем удержал, не позволив полностью себя подавить.
— Доброе утро, Леонтий Игнатьевич! — поздоровался я с хозяином кабинета, восседавшим во главе длиннющего стола для совещаний.
С момента нашей последней встречи жуткий старик нисколько не изменился — по-прежнему казалось, будто сохранять неподвижность ему удаётся, лишь прилагая для этого вполне ощутимые усилия, только теперь ещё и воздух вокруг него слегка колыхался, словно набранный потенциал корёжил само пространство.
— Присаживайся, Пётр! — предложил Горский с радушной вроде бы, но при этом совершенно механической улыбкой.
Городец и незнакомый майор РКВД заняли за столом для совещаний наиболее удалённые от него места, мне пришлось садиться ближе. Физического дискомфорта из-за этого не испытал, но и только. Уж лучше бы у двери постоял, с ноги на ногу переминаясь.
Ёлки! Даже Палинский своей мощью так не давил при первой встрече, а тогда я вообще ничего собой не представлял!
— Евгений Олегович, вам слово! — объявил Горский.
Майор раскрыл папку, вынул из неё фотокарточку и передвинул мне. Судя по заинтересованному взгляду Городца, ему ничего такого не показывали.
— Вам знаком кто-нибудь на этом снимке? — поинтересовался Евгений Олегович.
— Минуту! — попросил я, начав загибать пальцы. — Март, апрель, май… — А на мизинце с облегчением перевёл дух. — Да нет, уже видно было бы…
Георгий Иванович выразительно прочистил горло.
— Товарищ Линь, сейчас не время и не место…
Не время? Не место? Я так отнюдь не считал, поскольку утеря сверхспособностей неминуемо приводила к нарушению техники предотвращения нежелательной беременности, а блокиратором Юленьку в нашу последнюю с ней встречу накачали по самую маковку. Но нет — не залетела. Стоит стройная, улыбается. Конечно, возможны варианты, но будем считать — обошлось.
— Всех знаю, — заявил я, возвращая фотокарточку майору.
Того ответ определённо удивил.
— Кто это и как вы с ними связаны?
— Перечисляю слева направо. Карпинская Юлия Сергеевна — моя любовница, уже бывшая. Иннокентий Легкоступ, отчества не знаю, — подельник, но это тоже в прошлом. — Я ощутил, как разом сгустилось в кабинете напряжение, и обратился к Горскому. — Думал, здесь все с допуском! Нет разве?
— Продолжай! — разрешил тот, но в его голосе мне почудилось предостережение.
— Итак, Иннокентий Легкоступ — просто хороший знакомый. Василь Спиридонович Короста — мой друг. Мария Короста, опять же отчества не знаю, — его жена. Я ответил на ваш вопрос, товарищ майор?
— Вполне, — подтвердил майор и убрал в папку фотокарточку, на заднем фоне которой виднелся Ридзинский оперный театр. — Когда и при каких обстоятельствах вы последний раз общались с гражданином Коростой?
Я повернулся к Городцу.
— Товарищ полковник, а у наших коллег точно есть допуск к этой информации?
— Не паясничай! — потребовал Георгий Иванович, достал носовой платок и промокнул покрывшееся испариной лицо. — Разумеется, у них такого допуска нет. К чему бы тогда были эти расспросы?
Горский хмыкнул, Городец ответил ему прямым взглядом. Как видно, отношения у них были не ахти — меня из-за явственных искажений энергетического фона так и перетряхнуло. Тем не менее, я со всей решительностью произнёс:
— Не имею возможности ответить на этот вопрос.
Евгений Олегович немного помолчал, потом спросил о другом:
— Каким образом гражданин Короста получил в своё распоряжение паспорта, изготовленные для вас по заказу комиссариата иностранных дел?
— А он их получил? — удивился я, но решил не переигрывать и пояснил: — Некоторое время назад Василь попросил ссудить ему денег, наличных у меня при себе не было, вот я и дал ему ключ от банковской ячейки, где хранил сбережения. Должно быть, выложил туда паспорта, когда вернулся в республику. Наверное, так. В связи с большой кровопотерей и контузией, боюсь, не всегда отдавал себе отчёта в своих действиях. Но ведь ничего непоправимого не произошло?
Горский тяжело вздохнул, и меня едва не качнуло. Щиты затрещали, с трудом удалось удержать их под контролем.
— Господа! — негромко, но как-то очень уж веско произнёс Леонтий Игнатьевич. — Прошу оставить нас с Петром Сергеевичем наедине. Думаю, так мы быстрее найдём общий язык.
Как мне показалось, и майор, и Городец покинули кабинет с превеликой охотой. Во взгляде последнего ещё и промелькнуло что-то вроде «сам теперь выпутывайся».
— Садись поближе, — предложил Горский и самую малость подался вперёд, но тут же замер на месте, узловатые пальцы стиснули серебряную рукоять упёртой в пол трости. — Как практик ты, Пётр, вполне состоялся. Орденов уже больше, чем у меня. — Он сухо и скупо усмехнулся и смежил веки, чуток качнул головой. — Но добиться от человека нужного тебе поступка несказанно сложнее, нежели просто его убить. Манипулировать человеком нужно так, чтобы он сам приложил все силы, дабы воплотить в жизнь задуманное тобой. С паспортами ты сработал слишком грубо…
Я выдержал взгляд бездонно-чёрных глаз, и упрямо мотнул головой.
— В самый раз! Просто хотел, чтобы возникли сомнения в момент принятия решения о ликвидации Коросты, как перебежчика.
Горский медленно-медленно моргнул и вдруг спросил:
— О Марии Коросте что скажешь?
— Не глупа, но и звёзд с неба не хватает. В меру амбициозна, своего точно не упустит. Нравится мужчинам. Скорее беспринципна, чем готова на жертвы ради идеи. Ведома. Без жёсткого контроля может поддаться разлагающему влиянию буржуазной морали. Не уверен, что способна долгое время жить в условиях постоянной угрозы разоблачения.