Праотец Мосох
Шрифт:
Сейчас стоит заметить, что верхневолжская, волосовская и фатьяновская культуры, которые занимают определенную, довольно ясно очерченную территорию, обладают некоторыми чертами преемственности, хотя данное обстоятельство, конечно же, не исключает и некоторых внешних воздействий, влияний и заимствований. В целом следует достаточно ясно представлять, что природно-климатические условия на территории Волго-Окского междуречья не обладают какой-то особой привлекательностью в миграционном плане, в отличие, к примеру, от природно-климатических условий Крымского полуострова. Очевидно, поэтому не стоит ожидать, что в древности толпы желающих страждали поселиться на территории Москвы и Московской области, так, как это происходит сейчас. Посему, как я понимаю, ко всем утверждениям о каких-то древних миграциях на территорию
Для миграций всегда должен быть какой-то повод, не стоит думать, что люди снимаются с обжитых мест просто так, от скуки или от желания посмотреть на северное сияние, что, в принципе, случается, но достаточно редко. В основном людей гонят в дорогу или проблемы безопасности, или какие-то экономические проблемы и желание существенно поправить свое материальное положение.
Следующей за фатьяновской на территории Волго-Окского междуречья является абашевская культура соотносимая с предками индоариев. Между тем, несмотря на такую, достаточно уверенную этническую идентификацию, в лингвистическом плане об абашевцах мы не знаем практически ничего. Они не оставили после себя каких-то письменных памятников, а топонимика бытования абашевской культуры вряд ли может дать нам достаточные сведения об их языке.
Если принять круг культур шнуровой керамики за праиндоевропейские, а их территорию за позднеиндоевропейскую прародину, как это предлагает В. А. Сафронов{366}, то нет ничего удивительного в том, что корни абашевской культуры будут находиться именно в этом круге, говоря более предметно, в фатьяновской общности, как ближайшей к территории бытования абашевской. В то же время, нельзя отрицать участие в формировании абашевской этнокультурной общности и племен иных материальных культур. Так, И. А. Сафонов полагает, что в этногенезе абашевских племен «приняли участие самые различные культурные образования. Особо стоит выделить вклад населения древнеямной культуры и культур шнуровой керамики (выделено мной. — К.П.). Нельзя не отметить и влияние, оказанное катакомбной культурой на абашевскую»{367}.
Если довериться приведенному в предыдущей главе мнению К. В. Сальникова о том, что абашевцы продолжили движение своих предков, фатьяновцев, в восточном направлении, то следует подумать вот над каким вопросом. Почему некоторая часть фатьяновцев двинулась на восток и именно во времена бронзового века?
Я думаю, что ответ на этот вопрос не представляет особой сложности.
E. H. Черных выделяет в Волго-Уральском регионе обширную зону выходов медистых песчаников, которые в эпоху бронзы являлись важным сырьем для получения меди{368}. Как я понимаю, именно их освоение и послужило толчком для образования абашевской культурно-исторической общности.
К примеру, как указывает Ю. В. Горбунов, на территории Южного Приуралья зафиксирован ареал рассеянных рудопроявлений в верхнем течении р. Белой на сравнительно небольшом участке от поселка Тюбяк на юге, до поселка Баланбаш на севере, протяженностью чуть более ста километров. Здесь же, по берегам р. Белой к настоящему времени выявлено и исследовано 12 древних поселений — Тюбяк, Ялчино, Береговские I–II, Озерки I–II, Юматовские I–III, Баланбаш, Урняк; четыре абашевских могильника — III Красногорский, Береговский, Юмаковский. Все они, кроме Озерковских стоянок, имеют мощный культурный слой, следы построек, технологические площадки, содержащие следы металлургии и металлообработки. По словам Ю. В. Горбунова, «практически все поселения демонстрируют процесс трансформации абашевских древностей в раннесрубные и раннеандроновские (выделено мной. — К.П.). На этом основании данную группу памятников можно рассматривать как зону активных процессов культурогенеза и этногенеза эпохи бронзы Южного Приуралья. Именно здесь возникли поселки, которые в эпоху поздней бронзы превратились в хозяйственно-культурные центры с развитым производством и достаточно сложной инфраструктурой. Условно эту зону следует рассматривать как культурогенетический узел Южного Приуралья»{369}.
Таким образом зарождается Евразийская металлургическая провинция (ЕАМП), которая включала в себя богатейшие медные месторождения Зауралья, степного Казахстана, а также Рудного Алтая{370} и простиралась в период расцвета от Левобережной Украины на западе до Саяно-Алтая на востоке, от предгорий Кавказа и оазисов Средней Азии на юге до лесных районов Сибири и Восточной Европы на севере. Как указывают C. B. Кузьминых и А. Д. Дегтярева, создание и существование данной системы производственных и торговых связей было обусловлено консолидацией (военнополитической, как я понимаю) степных, лесостепных и лесных народов данного региона, как кочевых, так и оседлых{371}.
В процесс формирования Евразийской металлургической провинции, начало которого относится к XVIII–XVI вв. до н. э., внесли огромный вклад так называемые носители сейминско-турбинского транскультурного феномена, или же блока культур лесов Восточной Европы, зауральской тайги, западно-сибирской лесостепи и Саяно-Алтая. Находки сейминско-турбинских бронз отмечены, с запада на восток, от восточного побережья Балтийского моря до территории Саяно-Алтая включительно. Второй блок культур ЕАМП связан с бабинской, абашевской, синташтинской, петровской и раннесрубной культурами{372}.
Итак. Положим, что в основу зарождения абашевской культурно-исторической общности оказались положены интересы населения лесной полосы Восточной Европы, которое испытывало потребность в бронзовом вооружении, орудиях труда и украшениях. Очевидно именно с этой целью ряд большесемейных общин фатьяновских металлургов в сопровождении воинских формирований, необходимых для обеспечения безопасности жизнедеятельности, производства и сбыта предметов бронзы, в какое-то время предпринял миграцию на территорию Южного Приуралья, что, в конечном итоге, привело к образованию протогородской культуры Синташты, объекты которой изначально строились по заранее продуманному плану (Аркаим).
Аркаим сегодня стал объектом паломничества и чуть ли не поклонения, что вполне объяснимо, поскольку его значение для истории Российской цивилизации огромно. Однако представлять его в качестве некоего древнейшего культового объекта ни в коем случае не следует. Аркаим являлся одним из центров древней металлургии и вряд ли имел религиозное значение большее, нежели сегодняшний Челябинский тракторный завод. По словам руководителя историко-археологического центра «Аркаим» Г. Б. Здановича, «урбанизированный характер и значимость культовых центров петровско-синташтинские поселения приобрели, прежде всего, как очаги производства и распространения металлических изделий»{373}. Но именно в этом своем значении, как я понимаю, они и ценны для нас более всего.
Что представляют собой элементы, составившие синташтинскую культуру?
На этот вопрос может ответить Г. Б. Зданович: «На уровне наших сегодняшних знаний можно уверенно говорить, что основным компонентом в ее сложении было абашевское население (выдено мной. — К.П.) и какая-то часть полтавкинских (катакомбных) племен»{374}.
Сейчас мы должны обратить свое внимание на одну чрезвычайно важную деталь. В захоронениях Аркаима обнаружены «также древнейшие в Старом Свете захоронения боевых колесниц (выделено мной. — К.П.)»{375}. Время существования Аркаима датируется 3800–3600 л. н{376}. или же XVIII–XVI вв. до н. э. Приблизительно в это же время, т. е. в XVII веке до н. э. египтяне заимствуют у гиксосов колесницу и лошадь (точнее знакомятся с ними в деле) и соответствующие «семитские» слова, служащие для их обозначения{377}.