Правда Бориса
Шрифт:
Князь рассказал что написано в письмах Елизавете и Фердинанду. Бояре и дворяне заохали, заахали. Кто-то потребовал "немедля посадить Бориску на кол" или "сварить на торговой площади в кипятке, а мясо бросить собакам".
Двери палаты широко открылись, в них степенно, с высоко поднятой головой вошла царица Ирина Федоровна. Она опиралась на золоченый посох, шлейф ее длинного платья поддерживал карлик на кривых ножках. По левый локоть-дворецкий, по правую-ключник.
Все встали. Ожидали возможного появления и государя Федора Ивановича. Но он не появился. Ирина Федоровна не торопясь опустилась на царский трон, поправила шапку с горностаевым обкладом, махнула палкой. Бояре и дворяне опустились на лавки вдоль стен. Остался стоять только Шуйский.
– Ну, Иван Петрович, сказывай теперь и мне за что должен ответить мой брат Борис.
Шуйский низко поклонился царице.
– За воровское злодейство, Ирина Федоровна.
– В чем же то злодейство?
– Написал австрийскому эрцгерцогу письмо, в котором попросил для тебя нового мужа. А Федор де неспособен дитя зачать царице, умалишен и вскорости помрет.
– Федор Иванович поправляется, вскоре должно на ноги встанет. А мне другого мужа не надобно.
– Так-то оно так,-смутился Шуйский.- Но брат твой решил иначе...а потому...
– А потому дай-ка мне сие письмо.
– Оно...
– Что оно? При тебе послание?
– При мне.
– Не спрашиваю как добыл, верно опять через кровь. Ну так открывай.
Князь дрожащими пальцами развязал ленты на свертке, развернул. И открыл от удивления рот. На бумаге не было ничего, ни единого слова.
– Ну, читай,- поторопила князя Ирина.-Да покажи другим, что там написано.
Шуйский затоптался словно конь на водопое, встряхнул головой. К нему подбежали земские, засмеялись: "Так там нет ничего! Ну, Шуйский!".
Отбросив в сторону пустую бумагу, князь развернул другой сверток.
– А-а, это письмо королеве Елизавете, сочиненное без ведома государя самим Борисом. Так...
Князь читал, шепча слова себе под нос, и не верил своим глазам. Сглотнул.
К нему подошел дворецкий, забрал из рук письмо.
– Читай, разрешила ему Ирина.
Дворецкий начал: "Любезная наша сестра, добрая королева королев великой Англии, Елизавета..."
Чем дальше читал дворецкий, тем громче шумели на лавках.
"Так брат Борис просит прислать тебе, Ирина Федоровна, повивальную бабку?!"-не удержался от возгласа боярин Свиньин.
– Видимо, так Михаил Петрович. А мне разве умелая бабка не нужна?
Царица встала с трона, натянула спереди платье, демонстрируя округлость живота.
Все загудели еще громче. "Что там еще в письме?"
Дворецкий дочитал послание до конца. Митрополит Дионисий, красный как вареный рак, сказал:
– Но...твой брат предлагает отдать торговлю в России австрийцам, а ,значит, желает поссорить нас с Англией.
– Вряд ли тебе теперь дело до Англии, светлейший. Не того ты ожидал увидеть и услышать. А теперь слушайте все. Князь Шуйский, митрополит Дионисий, Татеевы, архимандрит Пушкин и прочие затеяли против моего брата злой умысел с целью оклеветать его. А значит и унизить меня. Царицу, жену государя, который души во мне не чает. Сия подлость значит и против него. Против всей России. Думаю, надобно считать их всех изменниками. И предать их лютому наказанию, какого они заслуживают.
– Ну, на это у тебя руки коротки!- встал, встряхнул смоляной бородой митрополит Дионисий. Щеки его впали, обтянув скулы, глаза воспалились.- Не забывайся, Ирина, ты токмо придаток к государю!
– У кого это руки коротки?- раздалось с другой стороны палаты.
Дионисий сразу и не разглядел за центральным столбом палаты, подпирающим крестовый свод, кто говорит.
В боковую дверь вошел во всем царском наряде государь Федор Иванович. Царица тут же уступила ему трон, дворецкий принес ей высокий стул, но садиться она на него не стала, не спускала глаз с Шуйского.
– У кого руки-то коротки?-повторил царь, обращаясь к Шуйскому.
Князь молчал.
– То что Годунов без моего ведома в Англию письмо направил,- продолжал государь,- конечно, нелепо. Я все знать должен. Но ведь Борис ничего злого не сделал. Ирина носит нашего ребенка, а я занемог. Вот Годунов и взял всё в свои руки. Что же касается торговли, то и здесь верно. Да , торговать надобно со всеми, в том числе и с англичанами, дружить с ними, этого еще государь Иван Васильевич хотел. Но и с австрияками торговать надобно. А вот пусть они к нам наперегонки побегут, расталкивая друг друга локтями. Ха-ха. Что мнешься, Иван Петрович, давай-ка сюда письмо, какое вы ночью на Пресне состряпали. Мне ведь писали?
– Тебе, государь,- покрылся багровыми пятнами Шуйский.
– Ну так не томи или не желаешь, что б лишние уши его слышали?
Федор поднялся, подошел к Шуйскому, выхватил письмо. Развернул, молча прочел, расхохотался:
– Вот, Иринушка, слушай: "...Посему челом бьем, чтоб ты отстранил от себя вора Бориса Годунова и предал его суровому наказанию. А еще слезно просим тебя, государь, ради чадородия принять второй брак, а свою первую царицу отпустить во иноческий чин". Ну, как тебе?
Ирина вцепилась в спинку стула, словно боялась не сдержать себя: сорваться и плюнуть в лицо князю.
– Что ж, Иван Петрович,- сказала она еле двигая губами.
– Спасибо тебе, что полностью открыл на себя очи. Все видали и слышали, как Шуйский, Дионисий и прочие хотели оклеветать меня и моего брата? Или еще есть такие, кто не понял что сие за змеиный выводок! К таким беспамятным обращаюсь: забыли, как князь Шуйский клялся Борису в вечной дружбе после того как чуть не отравил его в своем доме? И что же? Борис его простил, а Шуйский устроил еще одно злодейство против него же. Но то не токмо против брата, а против всего государства нашего. За что и он, и его сотоварищи, повторяю, должны ответить.
"Ответить!"-закричали бояре и дворяне. "За подлость- на колесо!" "Дионисий-бес брыдливый!" "Слава государю Федору Ивановичу и царице Ирине Федоровне!"
Тут вышел Федор Лопухин, ухмыльнулся прямо в лицо Шуйскому. Князь съежился, втянул голову в плечи.
– Теперь я хочу свое слово сказать,- начал Лопухин.- Князь нанял меня, чтоб я убил гонцов Годунова, их охрану и отобрал письма, коими он мог бы укорить Бориса. Федор Захарьин с пьяных глаз проговорился, что и он служит Шуйскому, открестился от него. Письма я забрал, но убивать, конечно, никого не стал, все живы -здоровы. А послания Шуйскому передал, как он и велел, что б выставить его вот так на позор в Грановитой палате.