Правда, которую мы сжигаем
Шрифт:
— Потому что я стал бы серийным убийцей, пытающимся отбиваться от мужчин, влюбляющихся в тебя.
Эти глаза с голубым пламенем могли согреть всю деревню своим ярким светом, а ее рот слегка приоткрылся на мне.
Это правда — люди должны быть глупы, чтобы не любить эту ее версию, и я чувствую себя дерьмом из-за того, что она дает мне это, и я никогда не смогу так себя чувствовать.
Мне не позволено любить людей.
Но думаю о том, чтобы кто-то еще пытался?
Это заставляет мою кровь шипеть.
Это
Она моя. Не умеет любить или нет.
Ее пальцы впиваются мне в кожу, и я шиплю: «Черт возьми, почему ты всегда такая холодная?»
— Так ты можешь меня согреть. Знаешь, мне холодно, а тебе жарко. Это так работает.
Ее телефон жужжит, прежде чем я успеваю снова поцеловать ее, отводя глаза от экрана. Что-то в ней умирает, когда она читает текст, сразу же говоря мне, что это Истон или ее родители.
— Это просто глупое дерьмо, которое я прочитала в Интернете, ничего важного.
Она вырывается из моей хватки, встает и берет пустую миску, ранее наполненную попкорном, и направляется на кухню.
Моя челюсть сжимается, в груди нарастает напряжение. Я наблюдаю за ней, когда хватаю свою Zippo, щелкаю ею по пальцам и наблюдаю, как сквозь нее танцует пламя.
— Чего он хотел? — спрашиваю я, зная, что это он.
Мой рот наполняется противной горечью. Это заставляет меня хотеть курить, чтобы скрыть раздражение, растущее в моем теле.
— Хотел узнать, где я. Мы должны встретиться за ужином сегодня вечером с моими родителями.
Я смотрю на пустой экран, звук пленочной камеры начинает зудеть внутри моего мозга.
— Ты идешь?
Я снова смотрю на нее, и свет холодильника освещает выражение вины на ее лице. Ей не нужно ничего говорить, чтобы дать мне ответ. Мой живот скручивается от ярости.
— Конечно, ты идешь.
Я поднимаюсь с земли, хватаю свою толстовку и шапку, лежащую на диване, прежде чем накинуть их на себя, затем иду к двери, чтобы засунуть ноги в туфли.
У нас с Сэйдж бывали моменты, когда казалось, что во внешнем мире все замирает. Мы покинем Пондероз Спрингс, приедем сюда и закроемся в стенах этого дома. Моменты, когда она была тем, кем хотела быть, и когда я был человеком, у которого была надежда.
Но всегда есть что-то, что тянет нас обратно в ядовитую грязь, напоминая нам о правде, о нашей судьбе.
— Это несправедливо, — бормочет она, закрывая холодильник. Я слышу, как ее босые ноги шлепают по кухне к моей спине.
— Что не так? — я рявкаю, поворачиваясь к ней лицом, когда она приближается, ее тело подпрыгивает от моего внезапного движения. — Это тот факт, что я сижу здесь с тобой, читаю сценарии, смотрю фильмы через день и заставляю твою киску сквиртовать на мой член, в то время как он выставляет тебя напоказ по школе, как будто ты какой-то кусок прославленного мяса?
Мой голос раскален докрасна, обжигающий
Но когданам плохо, когда мы спорим, почти всегда имея дело с Истоном, это нехорошо. Буря дыма и пламени. Неуправляемый лесной пожар, который поглощает все на своем пути. Она никогда не отступает перед моим гневом, и я не балую ее.
— Ты же знаешь, я не могу с ним расстаться! Еще нет, я же говорила! Мне нужно дождаться выпускного, Рук. Ты не представляешь, что сделают мои родители, если я не подожду. Нам нужно подождать.
— Как пожелаешь. Я ухожу отсюда, — я тянусь к двери, в то время как она хватает меня, пытаясь помешать мне быть ответственным и остановить эту ссору.
— Ты делаешь это каждый раз. Ты не можешь просто уйти отсюда! — она повышает голос. — То же самое — ты расстраиваешься и вместо того, чтобы говорить со мной о своих чувствах, закрываешься от меня, уходишь! Ты сделал то же самое на прошлой неделе с заявлениями в колледж! Как я должена понять, почему ты расстроен, если ты никогда не говоришь мне об этом?
Мое тело становится жестким, моя расслабленная природа тускнеет, превращаясь в камень.
— Я никогда не просил тебя об этом. Я никогда не просил тебя что-то сделать для меня, Сэйдж. Ты та, кто пришла искать меня, — я дергаю дверную ручку, но она сунула руки в дверь, хлопнув эхом по пустому дому.
Мое сердцебиение гремит в ушах, и по коже бегут мурашки. Я никогда не просил ее рассылать гребаные заявления в колледж. Я никогда не просил ее что-либо делать, не заботиться обо мне или моем чертовом будущем. Я никогда не просил ничего из этого.
Она не имела права давать мне надежду, верить в человека, который этого не хотел.
Я всегда знал, что уеду из Пондероз Спрингс, когда закончу учебу, — это не было вопросом. Я просто никогда не думал о том, что я буду делать, помимо этого.
Но потом появляется она, с планами, говорит о возможностях на химических факультетах, идеях, ковыряется в дерьме, в котором ей, черт возьми, нечего делать.
Она приходит, пытаясь дать мне надежду на будущее, которое, как я прекрасно знаю, никогда не наступит для меня.
Вот почему я избегал отношений любой ценой. Вот почему я доверял парням и только парням. Потому что они понимают, насколько парализующей может быть ложная надежда. Они понимают, что хорошие вещи не должны происходить с такими людьми, как мы.
— Значит, я плохая? Я опять неправа? Если я такая чертовски ужасная, Рук, из-за того, что до сих пор не рассталась с Истоном, то что насчет тебя? Ты хоть упомянул своим лучшим друзьям, что балуешься с дочерью мэра? Или ты все еще лжешь им?