Правда о любви
Шрифт:
– Не о нем. Но докладывай все, что узнаешь о молодой мисс Трегоннинг: мне необходимо познакомиться с ней получше и как можно быстрее.
– Будет сделано. А теперь что вы наденете вечером? Коричневый фрак или черный?
– Черный, – решил Джерард, немного подумав, и пока Комптон выкладывал его вечернюю одежду, вернулся в спальню и шагнул к стеклянным дверям, открывавшимся на балкон.
Закрытый полукруглый балкончик шел вдоль половины спальни, Из-за странной формы дома и угла, под которым была расположена соседняя комната, с балкона были не
Джерард вышел на балкон и потрясенно застыл. Даже в полумраке приближавшихся сумерек сады казались ожившим волшебством: фантастические формы и множество сказочных пейзажей были разбросаны по долине. Один плавно перетекал в другой, третий ... и так до бесконечности.
Море на горизонте переливалось золотом в лучах заходящего солнца, и прозрачно-голубой прибой разбивался о скалы, нависшие над узким берегом залива. Он медленно обвел глазами сады, отмечая, что по мере приближения к дому они становятся все более ухоженными. На одном холме был устроен сад камней, рядом раскинулся сад в итальянском духе, тут же белели скульптурные группы; на другом холме возвышались сосновые насаждения.
До него доносилось веселое журчание воды по камням.
Глянув вниз, он увидел под балконом террасу. Терраса окружала дом со стороны долины. С нее тоже можно было любоваться садами; Джерард различил несколько лестниц, ведущих вниз. Ближе к середине дома густая темная растительность подступала к самой террасе и, скорее всего, теснилась даже под ней.
Видимо, это и был знаменитый сад Ночи. Завтра он пойдет туда.
Джерард попытался сосредоточиться на мыслях о саде, но обнаружил, что способен думать только о Жаклин Трегоннинг.
Как завоевать ее доверие, как узнать все, что он хотел знать? Размышляя, как можно подступиться к молодой леди, которая оказалась вовсе не такой банально-обыденной, как он легкомысленно предположил, Джерард вернулся в комнату и рассеянно закрыл за собой дверь.
В целом ужин ему понравился. Еда была превосходной, беседа – приглушенной. Час прошел в странном спокойствии, и хотя и гости, и хозяева подолгу молчали, все же ощущения неловкости не возникало. Говорили только по необходимости и не испытывали потребности заполнять перерывы ненужной болтовней.
Джерард был поражен, но и он, и Барнаби предпочитали наблюдать, во всем подражая поведению хозяев. Оба находили семейство интригующим. Барнаби, как сыщика – любителя, интересовали причуды человеческой натуры, а Джерарду были важны отношения Жаклин с родными, отношения, которые неизбежно станут краеугольным камнем в ее образе, основой понимания ее характера, без чего невозможно написать хороший портрет.
Несмотря на общее молчание, этикет был соблюден. Когда слуги убрали со стола, дамы поднялись и покинули столовую, оставив джентльменов за портвейном. Митчел расспрашивал Барнаби о скандале на скачках. Лорд Трегоннинг воспользовался
Джерарду тоже не хотелось говорить. Он продолжал изобретать наилучший способ завоевать доверие Жаклин.
Минут через двадцать все встали и вышли из столовой. Лорд Трегоннинг оставил их в холле и ушел в кабинет. Остальные мужчины направились в гостиную, откуда доносились мелодичные звуки сонаты. За стоявшим в углу фортепиано была Миллисент. Жаклин вышивала, усевшись на диван. Лампа на столике отбрасывала мягкий свет на ее разметавшиеся локоны.
Он устремился к ней, спеша узнать все о ее занятиях и увлечениях.
Жаклин подняла глаза, вежливо улыбнулась и принялась складывать вышивание: корзинка стояла у ее ног.
– Нет ... мне хотелось бы посмотреть, – попросил Джерард и улыбнулся в ответ на ее удивленный взгляд. – Можно?
Несколько мгновений она молча смотрела на него.
– Если хотите.
Судя по тону, она не понимала, зачем это ему.
Сев рядом, он бросил критический взгляд на тонкое полотно, расстеленное на ее коленях, но тут настал его черед удивляться. Он нагнулся ближе, вглядываясь в рисунок.
Джерард ожидал увидеть обычный узор, из тех, на которые так любили тратить время дамы. Но она создавала нечто иное. Именно создавала.
Глаза художника впитывали линии, равновесие форм и цветов, использование различных текстур, дававших ощущение объемности.
– Совершенно необычный узор. Скорее уникальный.
– Я сама его придумала, – пояснила Жаклин. – Сюжеты возникают у меня в голове.
Он не помнил, как кивнул. Не ожидал, что и в ней горит созидательный огонек. Но это ... Он показал на кусочек вышивки чуть повыше центральной части:
– В этом месте необходим визуально сильный элемент: это фокальная точка.
В ее глазах мелькнуло раздражение.
– Знаю. – Она собрала полотно, заворачивая в складки пряди шелка. – Здесь будут солнечные часы.
Да, это, пожалуй, действительно эффектно!
Девушка нагнулась над корзинкой, складывая туда вышивку.
– Вы пишете маслом или рисуете?
– Немного рисую, в основном акварелью, – поколебавшись, ответила она.
Наверное, ей нелегко сделать подобное признание в присутствии самого известного пейзажиста страны. Акварельные пейзажи Джерарда славились не только среди знатоков.
– Вы должны как-нибудь, показать мне свои работы.
Ее глаза, в которых сейчас было больше зелени, чем золота, вспыхнули.
– Не думаю, что это так уж необходимо.
– Я не шучу, – с легким нетерпением заверил он. – Я хочу ... мне нужно их видеть.
Жаклин озадаченно пожала плечами.
– Кстати, о живописи: вы получили все необходимое? Если нужно что-то еще, не стесняйтесь попросить.
Она явно стремил ась сменить тему, но при этом дала ему возможность высказаться начистоту.